И вот спустя годы это приглашение. И надо искать причины, побудившие Метельникова его отправить. Спрашивать себя: зачем? Следить за выражением лица жены. Обрекать себя на воспоминания, от которых нет радости и только душа ворочается в груди и болит, болит.
— Отчего ты всегда была уверена, что в нашем конфликте с Метельниковым был прав он, а не я?
Левашов не мог себе объяснить, почему он вдруг задал этот вопрос, даже не предварив его каким-то соображением, из которого бы следовало, что вопрос такой уместен. Жена не удивилась вопросу — это поразило Левашова больше всего. Тон ее был таков, как если бы разговоры о Метельникове случались между ними постоянно и возвращение к этой теме было привычным.
— Видишь ли, — сказала жена, — жизненные принципы Метельникова, как я их понимаю, более естественны, более понятны, более доступны. Даже не так: они более приемлемы. Человек, соблюдая их, может остаться самим собой. На утверждение своих взаимоотношений с людьми он не расходует своего человеческого достоинства. Вы очень разные люди, Левашов. Ты помнишь, у Метельникова была одна особенность: он не торопился. Твои единоверцы оказались никудышными психологами: Метельников комплексует, Метельников боится, не уверен в себе. Ты думаешь, он не слышал ваших возмущений? Слышал. Однако остался верен своей тактике. Он не торопился, никого не подталкивал в спину. Давал людям время оглядеться, сравнить твою и его программу, почувствовать, какая из них реальнее. Вы очень разные люди, очень. Я много думала об этом. Раз ты настаиваешь, я скажу. Он искал понимания, а ты — столкновения. Ты был уязвлен — как же так, выбрали не тебя! И весь свой темперамент, профессионализм, красноречие ты употребил на то, чтобы доказать — они ошиблись. Тебе нужна была компенсация, публичное посрамление Метельникова. В этом ты весь, Левашов. Тебе была нужна победа, а ему — разумный, максимально выгодный план реконструкции объединения. Сейчас ты возразишь: я выиграл как инженер. Может быть, Левашов, может быть. Ты был ослеплен своим превосходством. Очень скоро я поняла: это превосходство сиюминутное, мнимое. Но никакие вразумляющие слова в тот момент тебя остановить не могли. Это было похоже на помешательство, ты все время повторял: они пожалеют, они перерешат. Я где-то прочла, Левашов; чтобы возвыситься над окружающими, есть два пути — либо самому взойти на пьедестал, либо заставить окружающих опуститься на колени. Ты слишком часто избирал второй путь. Появился Метельников, и первое, что он сделал, — вернул людям отнятое тобой самолюбие. Этого оказалось достаточно, они пошли за ним. А тогда, в том первом столкновении, Метельников подыграл тебе, уступил. Все потому же — он искал понимания, это была единственная возможность работать вместе.
Метельников, как и ты, технократ. Но он без этих наполеоновских закидонов: «История нас рассудит». Метельников учел человеческий фактор. У тебя, Левашов, по социальной психологии «три», а у него «пять».
Вряд ли что-либо могло поразить Левашова больше, чем этот внезапный монолог жены. Его жена, уступчивая тихоня, раздражавшая его безмерным послушанием, — и вдруг это жесткое, логическое, неженское мышление.
— Очень интересно, очень!
Он был настолько ошеломлен, что не заметил истлевшую почти до основания сигарету. Судорожно дернул рукой, послюнявил обожженный палец. Приглашение на банкет — голос из далекого прошлого, Левашову казалось, давно забытого прошлого. Ничего подобного. И судьей ему — его собственная жена! Если бы он даже захотел, он не смог бы с такой обстоятельностью и дотошностью обозначить суть своих прошлых отношений с Метельниковым.
— Ты долго ждала, — сказал Левашов. Он не повернулся, боялся увидеть выражение ее лица: скрытую усмешку или, наоборот, испуг, какой бывает на лицах внезапно проговорившихся людей. Он продолжал смотреть в окно. Не заметить слов жены, не придать им значения — вот что сейчас нужно, думал он. А еще лучше аппетитно зевнуть, потянуться. Дать понять: приглашение Метельникова не более чем каприз самого Метельникова, и он не намерен тратить себя на переживания, касающиеся давнишних, отболевших событий.
— Ждала? — переспросила жена, в ее голосе было удивление. — Не понимаю, о чем ты?
Левашов нервно передернул плечами.
— Все ты отлично понимаешь. В твоем лице Метельников обрел преданного союзника. Браво! — Чем больше Левашов старался показать свое безразличие к происходящему, тем сильнее, обостреннее чувствовал уязвленность и обиду. Слова помимо его воли складывались в злые, крикливые фразы. И собственный голос, изменившийся, высокий, был противен ему. — Что ж, я тебя поздравляю! Впрочем, о чем я? Это Метельникова надо поздравить. Когда это вы так спелись? Проснувшееся чувство или затухающая страсть?