С поставщиками надо ладить. Когда страсти после доклада угаснут и дух общего, рожденного усталостью примирения возобладает в зале, он произнесет свое заключительное слово. Все эти дни он его тщательно продумывал, взвешивал каждую фразу. Нужно проверить себя. Потом он повторит и разовьет эти мысли на коллегии, но впервые он их обнародует завтра.
Заключительное слово — его домашняя заготовка. Есть текст, но текст ему не нужен. Все должно выглядеть как экспромт, как выстраданное, наболевшее, выплеснувшееся. Эффект неожиданности. Он скажет о новом экономическом мышлении. Да, да. Есть набивший оскомину лозунг «План — любой ценой», и есть набившее оскомину развенчание этого лозунга: «Сколько стоит план?» Все не так просто, уважаемые коллеги, скажет он. План любой ценой — лозунг дисциплинарный, а не экономический. Вряд ли у кого возникнет желание спорить с очевидным. Вопрос в том, является ли этот принцип: план любой ценой — краеугольным камнем плановой структуры. И еще вопрос: когда определяется ц е н а плана — в момент его выполнения или в момент его составления? Если положенная тобой цена за план оказалась недостаточной, если ты просчитался, не сумел, не предвосхитил, не учел, у тебя остался последний шанс, последний резерв: план любой ценой. Во имя того, чтобы цена людей, зависимых от тебя, не сошла на нет. Ибо, если ты сорвешь этот план, ты всех нас не просто подвинешь к черте разорения и спада, больше того — вера рухнет. Суждения о повсеместной рентабельности — иллюзия. Переплатить в одном месте — это не значит переплачивать всюду. Концентрация ведомственных выгод, отсутствие экономического мышления, расчленение конечного продукта на сырье, узлы, детали, изделия — все это экономическая дремучесть. Выгодные гайки и выгодное литье могут дать невыгодную машину.
Завтра трудный день. Народу соберется достаточно. Главк и министерство не обидят вниманием. Дело не в чинах. Рядовые сотрудники — лучшие распространители слухов. Есть хорошее название, вызывающее чуть-чуть, но эффектное: «Экономический меморандум Метельникова». А почему нет? Он сам и скажет, в шутку как бы, сожалея, критикуя ведомственное злоязычие, хлебом, мол, не корми — эпитеты, прозвища, вот и сейчас, не успели закончить заседание комиссии, а уже кто-то сочинил: «Экономический меморандум…»
Аплодисменты были дружными и долгими. В зале вспыхнул свет, на сцену полетели цветы. Актеров вызывали несколько раз. Главреж всякий раз оказывался в центре, профессионально подхватывал руки стоящих справа и слева и еще, и еще раз выводил актеров к зрителю.
«Тайный советник», он же начальник измерительной лаборатории — Метельников узнал его, — в третий или четвертый раз вышел к публике уже без грима, без парика. Это произвело неожиданное впечатление, в зале засмеялись: начальник лаборатории не в пример тайному советнику был молод, освободившаяся от седовласого парика голова сразу стала маленькой, обнаружился курносый нос, оттопыренные уши, вид у завлаба был озорной и задиристый, человек такой внешности обязан был и двигаться иначе, но разгримированный актер оставался во власти образа и отвечал на восторги публики чопорной сдержанностью.
Фатеев выдернул из букета несколько гвоздик и бросил на сцену. Метельников увидел, как актриса посмотрела наверх, в ложу, и улыбнулась. Метельникова коробили фатеевские замашки: бросить цветы на сцену, засвистеть на улице, останавливая машину, ввязаться в разговор, не спрашивая разрешения, перебить, повысить голос — так или иначе обратить на себя внимание и тотчас разрушить дистанцию, создать атмосферу дискомфортную, нервную. Шумный, жизнелюбивый, неуемный человек. На работе эти крайности проявлялись иначе, без них Фатеев перестал бы быть Фатеевым. На работе они имели иную окраску, можно сказать, были уместны, потребны, так как разрушали монотонность и регламентированность заводской жизни. Но здесь, в ложе, наблюдая за чрезмерной фатеевской оживленностью, Метельников ограничился подчеркнутым молчанием и усмешкой, которую возможно было адресовать чему угодно: фатеевским выкрикам «браво», смущению счастливых актеров, взбудораженному залу, никак не желающему отпустить актеров.