– Мы уходим. Я плохо себя чувствую. – Она поднялась на ноги.
Коннолл внезапно наклонился к Эванджелине.
– Конечно, идите, если чувствуете себя плохо, – спокойно сказал Коннолл, глядя на виконтессу. – Я позабочусь, чтобы Джилли благополучно вернулась домой. – Беззаботное, веселое выражение на его лице исчезло и сменилось холодным, суровым взглядом, который ясно говорил, что обычно он добивается того, чего хочет. А он хотел ее. Сердце Эванджелины гулко заколотилось.
– Я не уеду без дочери, – заявила виконтесса.
– В таком случае оставайтесь с нами. – Он наклонился еще ниже и еще больше понизил голос. – До этого момента я был вежлив, леди Манроу, из уважения к вашей дочери. Но не совершайте ошибки, полагая, что я стану одной из ваших безвольных овечек. Я не буду молча со всем соглашаться.
Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, и все это время Эванджелина, зажатая в кресле между ними, хотела провалиться сквозь землю и исчезнуть навсегда.
– Давайте будем благоразумными, – сказала она наконец, сознательно подавшись вперед, чтобы лишить обоих возможности взирать друг на друга.
– Мне нужно глотнуть воздуха, – сказала виконтесса, практически швырнув свой ридикюль на колени Эванджелине, вставая и направляясь к выходу.
Когда Эванджелина схватила ридикюль, ожерелье с бриллиантом буквально выползло из сумки, словно сверкающая смертоносная змея. Бросившись вперед с удивительной скоростью, Коннолл успел поймать его раньше, чем оно ударилось об пол:
– Проклятие! – пробормотал он, сжав его пальцами. – Открой ридикюль, Джилли.
Пока Эванджелина торопливо пыталась выполнить его команду, какая-то худосочная фигура заняла освободившееся место рядом с ней.
– Мисс Манроу, – выдохнул лорд Дэпни, хватая ее за руку. – Я должен поговорить с вами.
– Я слушаю музыку, – ответила Эванджелина, пытаясь высвободиться.
– Но это срочно! – запротестовал он, игнорируя раздраженные взгляды со стороны других гостей, сидевших неподалеку.
Сидевший по другую руку Коннолл зашевелился. Поскольку он все еще держал ожерелье с бриллиантом у себя, это его весьма беспокоило. И Эванджелина ясно ощущала его беспокойство.
– Ну, что у вас? – спросила она холодным тоном. Чем меньше людей она рассердит сегодня, тем лучше.
– Вы избегаете меня, Эванджелина.
– Это вовсе не так, – солгала она. – Я была очень занята, только и всего.
– Принимали ухаживания со стороны лорда Роли, вы имеете в виду, – возразил Дэпни еще более громко. – Я мог бы воспринять лорда Редмонда как ухажера – этот старый болван мне не соперник. Но Роли…
– Прошу прощения? – прорычал лорд Редмонд из-за спины отца Эванджелины. – Леди Манроу заверила меня, что она предпочитает мое ухаживание вашему, сопливый щенок.
– Я разговариваю с мисс Манроу, – огрызнулся Дэпни. – Скажите, что вы выйдете за меня замуж, Эванджелина. Ведь вы знаете, как я вас обожаю. Вы…
– Вы не можете делать предложение, – запротестовал граф. – Я уже сделал его раньше.
– Не слушайте этого старого зануду! – взвизгнул Дэпни. – И, конечно же, вы не можете верить тому, что… что этот волокита говорит вам! – продолжил он, показывая жестом на Коннолла.
Сидевший по другую руку Коннолл поднялся на ноги.
– Выйдем на воздух, чтобы я мог что-то вам сказать, Дэпни, – проговорил он тихо ледяным тоном.
– Джентльмены, пожалуйста, дайте мне возможность насладиться представлением, – пробормотала Эванджелина, дергая Коннолла за рукав и пытаясь снова усадить его в кресло. – Я знаю ваши желания. Скоро я приму решение.
Дэпни перегнулся через ее кресло:
– Вы должны отступить, Роли. Вы опоздали со вступлением в игру и не можете получить женщину, которую хотите. Вы поимели женщин, составляющих половину Лондона…
Коннолл нанес ему удар точно в челюсть.
– Тебе лучше не видеть этого, – обратился он к Эванджелине, не спуская глаз с Дэпни, который пытался встать с пола.
– Дай мне ожерелье, – сказала она, не сдвинувшись с места.
– Джилли, уйди с дороги.
– Отдай мне это чертово ожерелье, пока ты не испортишь все на свете. – Она протянула руку.
Дэпни бросился на Коннолла, толкнув при этом ее плечом. Эванджелина ткнулась в грудь Коннолла. Он схватил ее, не дав упасть на пол, и в этот момент виконт нанес удар кулаком ему в скулу.
Повалились кресла, замелькали руки и ноги. Сидевшие сзади женщины завизжали, а девицы Баксли разбежались, оставив на месте инструменты. Эванджелина видела это как сквозь марево, пытаясь выбраться из этой кутерьмы.
Внезапно кто-то взял ее за руку, вытащил из опасной зоны и помог выпрямиться. Она повернулась и увидела отца.
– Ты должен остановить их, – сказала она задыхаясь.
– Это достаточно рискованно, Джилли. Давай выберемся отсюда и оставим этот скандал на их совести.
– Но у Коннолла мое ожерелье, и сейчас я встречусь с Редмондом, а я не хочу его, – выпалила она.
– Что?
– У Коннолла мой приносящий несчастье бриллиант. Я положила его в ридикюль мамы, но он вывалился и теперь находится у Коннолла, а Дэпни собирается все испортить, и мне придется выходить замуж за единственного оставшегося мужчину.
– Понятно. – Отец бросил взгляд на дерущихся мужчин. – Уйди с дороги, – скомандовал он и шагнул туда, где шла потасовка.
– Мисс Манроу, – сказал лорд Редмонд, хватая ее за локоть, – позвольте увести вас от этой беспардонной драки.
– Нет, спасибо, – ответила она, освобождаясь от тисков его руки. – Я думаю, у лорда Дэпни случился некий приступ. Я должна остаться здесь, чтобы помочь лорду Роли и моему отцу.
Но какую бы легенду Эванджелина ни собиралась распространять, она, тем не менее, понимала, что два претендента опозорены и Редмонд окажется за счет этого победителем. Ах, это ожерелье! Как глупо, глупо…
Коннолл освободился, когда отец Эванджелины схватил Дэпни за плечи.
– Отвезите мою дочь домой немедленно, Роли! – рявкнул он. – Я разберусь с этим.
Кивнув, Коннолл проскользнул между ней и Редмондом и схватил ее за руку.
– Ты хочешь потерять последние оставшиеся у тебя зубы? – спросил он у графа.
Редмонд отступил.
– Ты юный мерзавец, – пробормотал он, тем не менее, пятясь назад.
Маркиз повернулся к Эванджелине.
– Быстро! – пробормотал он, увлекая ее к двери.
– Но ведь бриллиант! – прошептала она, приподняв один край юбки свободной рукой, когда они пробирались через толпу. Наверное, они никогда еще не бывали на столь волнующем представлении. – Мы никогда не доберемся до Манроу-Хауса целыми и невредимыми. Или, во всяком случае, вместе.
– Думаю, что доберемся, – возразил Коннолл, подавая знак своему кучеру. – Бриллиант у твоего отца.
– Что?! – Она остановилась и потянула его за рукав. – Ты положил его…
– Он сам взял его. Прямо из моих рук. – Коннолл открыл дверцу кареты и помог Эванджелине забраться внутрь. – Затем оттолкнул меня прочь.
– Но… О Господи… – Значит, отец поддерживает ухаживание Коннолла? Первый раз в жизни она может припомнить такое, чтобы он сделал… чтобы он вообще что-то сделал.
– Я тоже так думаю. – Коннолл взобрался в карету и, прежде чем закрыть дверцу, высунул голову: – Манроу-Хаус, Эппинг. И чтобы без всяких аварий.
– Слушаюсь, милорд.
– Возникает вопрос, – продолжил Коннолл, – что твой отец понимает под несчастьем?
Что мог отец считать несчастьем? Им нужно было это знать, но едва карета тронулась, все ее внимание, все существо сосредоточилось на мужчине, сидящем напротив, и на осознании того, что они вместе и снова одни.
Коннолл храбро пытался расправить галстук, но половина его отсутствовала. Тоненькая струйка крови запеклась с левой стороны нижней губы, волосы сбились в одну сторону, в которую, очевидно, его тянул Дэпни.
– Зачем ты ударил его? – спросила Эванджелина. Он пересел к ней.