Александр Егорович Влангали, в то время генерал-майор, был по образованию горным инженером, во время Крымской войны руководил в Севастополе оборонительными работами. Будучи геологом, он и сам многократно бывал в экспедициях и потому хорошо представлял, каково это в России ее снарядить, и лучше многих понимал заботы Пржевальского. Из средств русской миссии он вторично ссудил Николаю Михайловичу необходимую сумму и, кроме того, выхлопотал паспорт на путешествие к озеру Кукунор и в Тибет.
Правительственные чиновники, выдавая паспорт, заявили, однако, что в связи с дунганским мятежом гарантировать безопасность путешественникам не могут.
Ну что ж, такое ему тоже приходилось выслушивать. Знал превосходно: рассчитывать следует лишь на себя самого.
Вооружается он на этот раз еще более основательно: куплено пятнадцать револьверов и пистолетов, несколько скорострельных штуцеров и охотничьих ружей. В прошлом году, слава богу, обошлось без стычек, а как будет теперь, еще неизвестно. Говорят, дунгане нападают на все караваны, которые им попадаются, и грабят до нитки… И оружие пускают в ход не задумавшись…
Обоих казаков, прежних своих спутников, Николай Михайлович отправляет на родину, И в деле не очень се бя показали: пока чаю не попьют, ни за что с места не сдвинешь, и без дома истосковались так, что более терпеть, кажется, не в состоянии.
Из Урги по его просьбе выслали двух новых казаков. Одному было всего девятнадцать и звали его Панфил Чебаев, а другого, из бурятов, звали Дондок Иринчинов. Сколько раз Пржевальский будет потом благодарить свою судьбу за то, что послала ему этих двоих… Редкое получилось везение: ведь он не выбирал их, не приглядывался — просто возможности такой не имел, а люди оказались надежные, верные. Таких он видел с собой рядом лишь в самых смелых надеждах. Это о них, об Иринчинове и Чебаеве, Пржевальский позже напишет: «В страшной дали от родины, среди людей, чуждых нам во всем, мы жили родными братьями, вместе делили труды и опасности, горе и радости. И до гроба сохраню я благодарное воспоминание о своих спутниках, которые безграничной отвагой и преданностью делу обусловили как нельзя более весь успех экспедиции».
Был вместе с ними и еще один новый участник: в товарищи своей легавой, верному Фаусту, Николай Михайлович купил огромного злющего монгольского пса Карзу. Думал, собаки вскоре подружатся, а получилось наоборот: с первого дня и до самого конца экспедиции они были врагами. Что ж, собаки тоже бывают ревнивы…
В конце мая они снова у порога Дунюаньин. Узнав о приближении хорошо знакомого русского гостя, амбань поспешно высылает навстречу ему чиновников, чтобы поскорее получить долгожданные подарки. Щедро одарив и самого князя, и его сыновей, а также и ламу Сорджи, оказавшего в прошлом году много услуг, Пржевальский появляется на улицах города. Снова такой же переполох, снова толпы любопытных глаз, сопровождающих каждый шаг. Все-таки трудно привыкнуть к этому…
На этот раз он предстает перед княжескими сыновьями во всем великолепии офицера Генерального штаба. Хорошо сидящий мундир с золотыми погонами производит неизгладимое впечатление. Теперь ни у кого из хозяев уже не остается сомнения, что их гость очень важный чиновник.
А князь в своем отношении к русским гостям неожиданно переменился. И в худшую сторону. Николай Михайлович строил всякие предположения, пытаясь найти подходящее тому объяснение, и остановился на том, что князь получил тайные инструкции из Пекина, а может, и выговор за самовольный радушный прием. Как бы то ни было, но именно теперь, когда все складывалось как нельзя лучше, князь стал прибегать к различным уловкам, отговаривая русских идти вместе с тангутами.
В конце концов, князь уверил вынужденно, что тангутский караван, направляющийся в сторону Кукунора, без русских не выйдет из города. Пржевальский посомневался, но все же поверил. А утром он обнаружил: тангуты ушли.
Как же негодовал он тогда! На двуличность князя и его приближенных, на неблагодарных его сыновей, наконец, на святого отца, совсем уже завравшегося. А Си Я? Ведь честное слово давал, что тангутский караван по отправится в дорогу один… И, самое обидное, ничего уже не поправить, не изменить… Только и осталось спешно догонять караван…
Но тут появляется Си Я и сообщает: начальник каравана на свой страх и риск остановился и ждет русских неподалеку от города. Не сразу поверил Пржевальский юноше…
Но лишь в дороге он понял, сколь трудно пришлось бы им, если бы шли они в одиночестве. Только тангуты, превосходно знавшие путь, по неуловимым, им одним знакомым признакам могли отыскать среди бескрайних песков воду. Иногда после перехода в несколько десятков верст они находили колодец, мимо которого можно было пройти совсем рядом и не заметить. Часто они останавливались в местах, ничем не отличавшихся от других, и, начав копать, на глубине приблизительно в метр встречали мутную соленую воду.
Однажды, кое-как утолив жажду и вычерпав всю воду для верблюдов, они увидели на дне колодца разложившийся человеческий труп. И спустя много лет Пржевальский, когда вспоминал этот случай, чувствовал подступающую, как в тот день, дурноту…
Терпеть жуткий пустынный зной, терпеть жажду — к этому можно еще приспособиться, но он никак не мог привыкнуть к постоянному, временами просто обезоруживающему, а чаще связывающему по рукам и ногам любопытству попутчиков.
Их привлекало решительно все в снаряжении русских — оружие, одежда, обувь, посуда, в которой они готовят пищу, наконец, сами продукты. Наибольший же их интерес вызвало то, что делали Пржевальский с Пыльцовым, — астрономические и метеорологические наблюдения и даже записи в дневнике. То, что путешественники набивают чучела птиц и животных, собирают и сушат растения, еще можно понять: все это они хотят показать у себя дома. Кроме того, из растений можно приготовить лекарства, но зачем эти странные, непонятные приборы, к которым русский начальник то и дело прикладывается…
Пустынна дорога в пустыне. Не видно юрт, навстречу идущих караванов. Зато часто встречаются следы нашествия дунган: нет-нет попадется скелет человека, а то и целые груды их…
И вдруг все вокруг резко меняется. Впереди выросла величественная цепь гор Ганьсу, вставшая естественной преградой на границе песчаных равнин Алашаня. А дальше в смутных, неясных контурах прорисовались снеговые вершины. Еще день пути, и снежная гряда отвесной стеной закрыла им путь.
Пустыня отступила внезапно, и перед путниками пролегли возделанные поля, цветущие луга, среди которых уютно расположились китайские фанзы. Глаза, в течение долгого времени привыкшие видеть унылое однообразие желтых песков, с трудом верили в реальность зеленых, усыпанных цветами долин.
И вот, перевалив через хребет, путешественники спустились в долину реки Тэтунг-Гол — быстрой и шумной, сжатой по берегам обрывистыми скалами. Здесь караван расстался с тангутами: совсем разболелся юный Чебаев, и Пржевальский решил выждать, когда он поправится.
Оставив верблюдов на пастбище — по словам местных людей, они не смогли бы преодолеть стоящие впереди горные кручи — и наняв мулов и ослов, путешественники продвигаются все дальше и дальше к северной окраине равнины, лежащей по ту сторону гор, где на высоте почти в три тысячи метров расположилась кумирня Чейбсен. От нее всего несколько дней пути до берегов загадочного Кукунора. И снова нетерпение охватывает Пржевальского — так хочется ему скорее оказаться у этого озера…
Между тем известие о приближении чужеземцев намного опережало их появление. Весть о всесилии начальника русских мгновенно распространилась в тангутском краю, на ходу обрастая легендами. Уже все, кажется, знали о необыкновенном искусстве русских метко стрелять, об их бесстрашии, а о голубоглазом начальнике их говорили, что он либо колдун, либо, что всего вероятнее, святой, ибо его не берет даже пуля. И кроме того, разве может обыкновенный человек знать все наперед?
Дунгане тоже проведали о могуществе чужеземцев и незадолго до их появления в кумирне Чейбсен не раз появлялись у самых степ, зная, что они в безопасности под обстрелом слабеньких фитильных ружей ее защитников. Дунганам было известно, что русские в кумирню еще не пришли, и они воинственно размахивали копьями, ружьями и кричали: «Где же ваши защитники русские со своими необыкновенными ружьями? Мы пришли драться с ними!»