Потом он вспомнил о взятых в плен офицерах.
Казаки его по-прежнему на дворян-пленных злобились. И того сержанта, которого Емельян в самом начале от расправы спас, все же прикончили: утопили в реке при взятии одной из крепостей. Кто учинил это, теперь не узнаешь. Дмитрий Лысов об утопленном докладывал с ухмылочкой: пошел-де сержантик к своей матушке вниз по Яику. «Да и пущай его идет, — добавил он, — зачем нам волков-то приголубливать!» Может, Митька и сотворил погибель сержанту? Да еще в пику Емельяну: вроде ты хоша и государь, а делаем по-нашему!..
Конечно, Емельян волков не приголубливает, а смотрит: какая есть от человека польза. В обученных людях большая нехватка. Потому и взял теперь Пугачев за правило: всякого пленного дворянина самолично выспрашивать и определять.
Привели и сейчас к нему офицеров. Один из них, гренадерский поручик Шванович, сказал, что разумеет читать и писать по-французски. Емельян оживился: толмач-многоязычник!
— Добре! Есаулом будешь. Пиши немедля Рейндопке манифест.
Так, радуясь победе над Каром, Пугачев занимался делами: определял по местам новых людей. Но тут прискакал в Берду юнец с Чернореченской крепости и крикнул, что из-под Татищевой движется еще одно правительственное войско — пробивается в Оренбург: это идет на соединение с Каром полковник Чернышев. Только припоздал малость незадачливый полковник — появился вблизи, когда Кара давно след простыл.
Не мешкая, Емельян кликнул своих полковников, вскочил на коня и с двухтысячной толпой пошел навстречу Чернышеву. В четырех верстах от Оренбурга, при урочище Маяк, приказал он выставить артиллерию. Утром 13 ноября корпус Чернышева направился на переправу через Сакмару. Когда он приблизился к Маячной горе, повстанцы открыли сильный огонь. И окружили правительственных солдат. Среди регулярных частей началось замешательство, и потерпели они тут страшное разгромление прямо на виду у оренбургских жителей, которые смотрели на бой с городского вала, однако помощь Чернышеву оказать боялись.
Забрал Пугачев в плен всех Чернышевских солдат, 33 офицера и все пушки. Сам полковник хотел сбежать, надел серый кафтан, уселся на повозку конем управлять. Но Яким Давилин приметил: непохож возница на простого мужика — больно руки белые, — приступил с расспросами: «Что за человек?» — «Ямщик», — отвечал Чернышев. А солдаты правду не скрыли. Полковника привели к Емельяну.
— Для чего ж вы осмелились вооружиться против меня? — начал корить Емельян. — Ведь известно, что я государь. Ну, на солдат пенять нечего, они люди простые, а вы? Офицеры, должны знать! А ты еще утаился. Полковник мужиком вырядился. Простых-то я прощу, казаками сделаю, а вот тебя, да и всех вас, дворян, повесить велю, чтоб знали слово государево!
Победа над вторым екатерининским воякой вызвала у повстанцев новый прилив ликования. Но, ликуя, пооплошали. В тот же день к Оренбургу с востока подошел бригадир Корф. Емельяну донесли об этом слишком поздно. Когда он поднял казаков в седло, то увидел, что собралось их совсем мало. И сам себя начал винить: обольстясь победой, не ко времени разрешил устроить веселый обед с вином.
Напасть на колонну все же напали, а разбить сил не хватило. Оренбургские защитники выслали на сей раз подмогу и прикрыли бригадира. Он без потерь вошел в город.
— Вот так-то, детушки, — сказал Емельян. — Важна смелость, да нужна и умелость. Проворонили Корфа.
Этим сражением 14 ноября бесславно закончилась первая карательная экспедиция, направленная Екатериной против Пугачева.
Опозоренный Кар, бросив в Бугульме вверенные ему войска на своего помощника генерала Фреймана, к концу ноября вернулся в Москву. Он хотел явиться с объяснениями к московскому генерал-губернатору князю Волконскому, но тот его не принял. И никакие ссылки Кара на многочисленные болезни — лихорадку, лом в костях, фистулу, горячку, из-за которых он якобы оставил свой пост, его не спасли. Рассвирепевшая царица приказала Военной коллегии немедленно отставить Кара от службы.
Из указа Военной коллегии об увольнении Кара:
«Минувшего 30-го ноября ее Императорское Величество, усмотрев из рапортов отправленного отсюда для некоторых поручений, экспедиции генерал-майора Кара, что он самовольно от оной удалился, не находит прочности в нем к ее службе и высочайше указать соизволила Военной коллегии его уволить и дать абшид, почему он из воинского стата и списка и выключен».
Когда Кара назначали усмирителем пугачевского восстания, то рассчитывали на жестокость его характера, которую он проявил в свое время в Польше, при исполнении предписаний начальства. Однако жестокостью, как известно, не восполняется недостаток ума или храбрости. Кар не оправдал надежд императрицы. И за это поплатился карьерой. Примечателен в его дальнейшей судьбе один штрих. Доживая жизнь в своем поместье, в начале царствования Александра I Кар был убит крепостными крестьянами, выведенными из терпения его жестокостью…
28 ноября заседал Государственный совет. Президент Военной коллегии граф 3. Г. Чернышев официально объявил: «Посылаются к Оренбургу новые войска в подкрепление прежде посланным». Главнокомандующим этими войсками взамен Кара назначался сорокачетырехлетний генерал-аншеф А. И. Бибиков. Выбор пал на него не случайно. Образованный, хитрый, энергичный администратор и военный с солидным боевым опытом, он был одним из верных екатерининских служак. Десять лет назад он усмирял восставших заводских крестьян на Урале. В 1767 году, сопровождая Екатерину во время ее путешествия по Волге, Бибиков удостоился «высокой чести» принять императрицу в собственном костромском имении. Потом как депутат от костромского дворянства был председателем законодательной комиссии по составлению Нового уложения. А за два года до пугачевских событий А. И. Бибиков получил пост главнокомандующего в Польше и, с точки зрения самодержавной правительницы, блестяще справился там с задачей усмирения польских патриотов.
Теперь ему предстояло воевать с народом в самой России. Ведь события, которые развертывались внутри страны, показывали, что выступление Пугачева далеко не «глупый фарс». Оренбургская смута выходила за рамки обычной «казацкой истории».
Из рапорта командующего войсками на Сибирской линии генерала Де-Колонга — А. И. Бибикову 14 декабря 1773 года:
«Башкирский народ в Оренбургской губернии обитающий, весь генерально… взбунтовался. Разъезжая большими партиями, не только по линии состоящие редуты выжигают… на крепости набеги делают, но уже и внутри Исетской провинции несколько жительств выжгли и немалое число людей побили…»
Из записок А. И. Бибикова во время пребывания в Москве на пути в Казань 13 декабря 1773 года:
«…Нашел обширную сию столицу в страхе и унынии. Холопи и фабричные и вся многочисленная чернь московская, шатаясь по улицам, явно оказывала буйственное свое расположение и приверженность к самозванцу, который, по словам их, несет им желаемую ими свободу».
Из донесения английского посла Ричарда Оакса в Лондон:
«Все касающееся до возмущения Оренбургского края по возможности еще сохраняется в тайне, но известно, что вести, получаемые оттуда, все более и более неблагоприятны».
Из письма Екатерины московскому генерал-губернатору князю М. Н. Волконскому:
«В несчастии сем можно почесть за счастие, что они, канальи, привязались два месяца целых к Оренбургу, а не далее куда пошли».
ГЛАВА 6
«ПОЙТИ БЫ КУДА ДАЛЕЕ!»
Победа над Каром, пленение Чернышева, удачный отпор оренбургским оборонителям убедили Емельяна: армия его окрепла.
Но особую твердость духа придавало ему то, что повсюду с превеликой радостью пополнял его войско простой люд.
Не случайно на Авзяно-Петровском заводе Хлопуша легко собрал полутысячную команду: во многих заводских местах работные люди сами, без подсказки схватывали приказчиков. И по-прежнему огромными толпами продолжали стекаться в Берду нерусские народности. А в деревнях поднимались крестьяне. В Пополутовой даже казнили помещицу. Имущество ее поделили меж собой, трех же малолетних девчонок отдали на прокорм миру с тем, чтоб впоследок и замуж их выдать за крестьян. А от крепостных помещика Карамзина явилась депутация.