— Нет! — Емельян еще раз припечатал бумагу ладонью. — Не будет ныне по-вашему!
Не за свою персону мстил он сейчас, хотя и отписал. так в указе для верности подданным. На самом же деле изливал всю свою злость-досаду, на яицких накопленную, — за худую их службу неверную, за хитрость с женитьбою учиненную, за помышление ставить себя превыше других людей российских.
— Нет такового закона простой народ заби-жать! — сказал он. — И грабительства безвинных людей я не терплю, вам сие ведомо. — Он встал. — Объявить казнь всенародно.
— Никак не можно, — испугался Шигаев. — Войско заропщет.
Емельян помолчал.
— Ладно! Казнить без огласки.
Ночью Лысов был повешен.
А рано утром Емельян сел в седло, вооруженный, готовый к бою с Голицыным, про которого этой же ночью стало известно, что приблизился он к деревне Пронкиной. Пугачев выехал вместе с Овчинниковым навстречу князю, взяв тысячу конников при десяти пушках на полозьях, и за два дня по большому снегу в сильный буран добрался до Сорочинской. Свидевшись там с Араповым, к вечеру пошел дальше. Буран разгулялся пуще прежнего, ни зги было не видно, но Емельян упорно пробирался сквозь снежную мглу. И, одолев за шесть часов ночного похода 37 верст изнурительного пути, с ходу напал на спящих, ничего не ведавших императрицыных солдат. В коротком бою, сняв караулы, ворвались пугачевские конники в деревню, убили правительственного командира, отвоевали пушки. Но вскоре выяснилось, что была это только головная голицынская часть, а с тыла ударила другая, и Емельян отступил. Оставив Овчинникова с войском в Сорочинской, помчался обратно в Берду с тем, чтобы поднять для отпора неприятеля всю Главную армию.
При каждом шаге теперь все более убеждался он, как невосполнимо упущено время, которое мог бы он употребить с пользой на военное снаряжение своей толпы! А теперь уже было поздно, да, поздно, ибо оставались считанные дни до решительной битвы с грозным врагом, который неудержимо двигался на Берду.
Но на Берду ли? Пугачев не знал точно. А может, Голицын свернет к Яику? Поэтому, оставляя Овчинникова в Сорочинке, Емельян повелел не вступать в бой, а убираться со всей двухтысячной силой в Илецкую крепость. И сам тоже, забрав в Берде тьму-тьмущую людей и 20 орудий, выступил в сторону Илецкого городка. Но, проходя мимо Татищевой крепости, решил встретить Голицына именно здесь.
С того памятного сентябрьского дня, когда повстанцы одержали самую первую крупную свою победу у этой крепости, стояла она сожженная, разоренная и брошенная. И вот теперь, полгода спустя снова придя сюда, принялись остервенело налаживать ее. Перво-наперво приказал Емельян мастерить стены из снега, так как никакой огорожи не было, и, накидав вокруг изрядные сугробы, облили водой, а на тех замерзших возвышениях ставили пушки. Емельян собственнолично проверял каждую такую ледовую батарею. Он измерил, на сколько саженей от пушек удалены разные места в степи перед крепостью, а потом обозначил те места колышками, как пределы, до которых канониры должны метать ядра. Приставлены же к пушкам были люди знающие, солдаты пленные.
Из показаний Ивана Почиталина при допросе 8 мая 1774 года:
«А лучше всех знал правило, как в порядке артиллерию содержать, сам Пугачев».
Из показаний Максима Шигаева при допросе в Секретной комиссии:
«По неустрашимости своей он всегда был напереди и подавал собою пример прочим. Так же знал он правильно, как палить из пушек, из других орудий и указывал всегда сам канонерам».
20 марта лазутчики донесли, что Голицын со своим войском уже рядом. Емельян созвал военный совет и объявил, как он решил встретить врага. Он приказал строго-настрого без его ведома никому из пушек не налить и никакого шума не поднимать, а наоборот, вобраться всем за снежный вал внутрь крепости и схорониться без малейшего звука. Это было мудрено сделать — под началом Емельяна оказалось здесь около десяти тысяч человек — казаков и крестьян, и нерусских народностей, да еще с лошадьми.
22 марта утром у крепости появились передовые отряды голицынского войска. Татищева стояла безмолвная, будто вымершая. Голицын послал в разведку трех верховых казаков. Тогда Пугачев, Арапов и Овчинников, стоящие у ворот, выслали подговоренную ими казачку-жительницу, чтоб сказала, будто в крепости никого нет. Пугачев рассчитывал, что, проведав о том, Голицын двинет войско уже без опаски, а они сомнут его. Но казаки, поговорив с женщиной, поехали дальше, прямо в ворота, и, приметя, что крепость забита народом, повернули назад. Пугачев, Овчинников да Арапов кинулись к ним и одного свалили с лошади. Двое все-таки ускакали прочь.
Упавший раненый сообщил, что армия у князя сильная — пять тысяч пехоты и артиллерия семьдесят пушек. А он уже двинул ту армию, начал палить по крепости.
Емельян, как и решили на совете, стрелять пока не велел, чтоб «наждать на себя» врага, не теряя напрасно ядер.
В напряженном ожидании замерли Емельяновы полки. Неотвратимо близилась минута боя, когда сила столкнется с силой. Нельзя уклониться, нельзя уйти. Осталось одно из двух — либо одолеть, либо пропасть. Кто же осилит?..
Это было крупнейшее сражение за всю историю пугачевского восстания. Оно продолжалось непрерывно несколько часов, ожесточенное и кровавое.
Пугачев открыл артиллерийский огонь, однако, по его собственному признанию, Голицын завел войско в лощину, и пушки ему мало вредили. Тем не менее свыше трех часов длилась яростная орудийная дуэль. Потом Голицын предпринял штурм. Он разделил нападающих на две колонны и приказал генералу Фрейману идти на приступ с той стороны крепости, где она была слабее всего оснащена артиллерией. Пугачев молниеносно переставил батареи. Солдаты Фреймана бросились на оледенелый вал. Пугачев ответил контрнаступлением. Его конница, вынесшись из крепости, вступила в бой с правительственными войсками. Сам Пугачев на коне был впереди. Бились с переменным успехом. Но в один из самых острых моментов полковник Ю. Бибиков послал егерей на лыжах по глубокому снегу занять выгодные высоты.
Лыжники ударили повстанцам во фланг. Это решило исход баталии — пугачевская конница дрогнула. Голицынские войска вошли в крепость.
Под натиском хорошо вооруженных солдат регулярной армии повстанцы стали отступать. В крепости пало более тысячи человек. От крови взбух полноводный в марте Яик. Трупы валялись на протяжении всех двадцати верст на дорогах, по которым каратели преследовали бежавших повстанцев.
Так через полгода после своей первой победы у этой крепости Пугачев здесь же потерпел и первое свое жестокое поражение — потерял фактически все свое войско: более двух тысяч убитыми, свыше пяти тысяч ранеными и пленными, все 36 орудий.
Служебным рапортом А. И. Бибикова удостоверено, что правительственные войска потеряли 635 человек и 22 орудия.
Князь П. М. Голицын — генералу А. И. Бибикову:
«Дело столь важно было, что я не ожидал такой дерзости и распоряжения в таковых непросвещенных людях в военном ремесле, как есть сии побежденные бунтовщики».
А. И. Бибиков — московскому генерал-губернатору князю Волконскому, 26 марта 1774 года:
«…Преодолев все трудности, одержали 22-го марта при крепости Татищевой, в 52-х верстах от Оренбурга совершенную и полную победу над самим самозванцем. Сей злодей имел сонмище свое в 9 тысяч изменников, которое по шестичасовом огне разбито — и крепость взята с 36-ю большими орудиями. На месте побито изменников около 2000. Положено 3000 с лишком, в том числе более 600 яицких воров казаков… Неизвестно еще, жив ли сам злодей или нет».
А. И. Бибиков — жене из Казани, 26 марта 1774 года:
«…То-то жернов с сердца свалился. Сегодня войдут мои в Оренбург. А сколько седых волос прибавилось в бороде, то бог видит. А на голове плешь еще более стала».