Долгополов рассчитывал получить эти немалые деньги и скрыться с ними. Состряпав фальшивку, он поставил под ней 324 подписи, а самым первым в списке предателей указал имя Афанасия Перфильева. И тут хитрый купец рассчитал все правильно. Живя в пугачевском лагере, он, несомненно, прослышал про историю Перфильева, которого сам Орлов когда-то направил к Пугачеву с заданием «поймать бунтовщика». Вот теперь Долгополов и решил сыграть на этом.
Мы знаем, что он грубо ошибся в отношении Афанасия Перфильева. Перфильев остался до конца верным соратником Емельяна Пугачева — их даже казнили в Москве на Болотной площади в один день!
Но при дворе купцу поверили и, не мешкая, снарядили в обратный путь.
Наставление Екатерины II — гвардии Преображенского полка капитану Галахову, 8 августа 1774 года:
«Из письма яицкого казака Перфильева с товарищи всего триста двадцати четырех человек, к князю Григорию Григорьевичу Орлову писанного, усмотрите вы, что они представляют свою готовность, связав, привесть сюда известного вора самозванца Емельяна Пугачева.
С сим письмом прислан сюда от переправы чрез Волгу яицкий же казак Астафий Трифонов, который нам от князя Орлова представлен был.
…Если заподлинно Перфильев с товарищи злодея к вам привезут, то, во-первых, сделав им желаемое награждение по сту рублев на человека, старайтесь их добрым манером распустить по домам… А злодея привезите к Москве…»
Тучи над головой Емельяна сгущались.
Он еще не знал, откуда обрушится удар, но тревожные предчувствия не оставляли его ни на минуту.
Как никогда, сейчас был он велик в народе — подтверждали то и Катькины генералы, и цена, что сулили власти за его самозваную голову, — да только наравне с гордостью теперь донимала опаска: а не позарится ли и впрямь кто-нибудь на столь щедрую награду? Жалея тех, кого давно с ним нет, — Подурова, Зарубина, Салавата с Белобородовым, да и прочих верных людей потерянных, снова и снова рядил он, кому может вполне довериться. И в который раз убеждался, что слабеет боевой дух яицких казаков.
Сам-то он не из таковских, чтоб поддаваться унынию. Напротив, чем ни труднее впереди дорога, тем крепче воля Емельянова, и тело будто силу набирает, — походка стремительнее, ум острее, взгляд зорче. Недаром и песня любимая с уст нейдет: «Ходи прямо, гляди браво, говори, что вольны мы!»
И хотя бегут они от Михельсона сейчас без передышки, все равно решил Емельян у своих способников дух поднять. 23 августа, едва войдя в немецкое поселение Сарапту, кликнул он к себе писаря Дубровского и повелел сочинять указ, коим жаловал всех верховодов Военной коллегии еще более высокими чинами и званиями. Потом позвал Овчинникова, Перфильева, Творогова, Чумакова, Федульева, да и многих прочих старшин яицких и, выйдя из своей палатки, торжественно объявил, что отныне они генералы и фельдмаршалы. Дубровский указ зачитал, все слушали, а после благодарили, даже руку целуя.
В тот же день Емельян заставил Дубровского и другой указ сочинить — к донцам обращенный. Как ни худо шли дела, а не в его характере было терять веру в спасение. Ходи прямо, гляди браво, черт бери! Вот и призывал он донцов тем указом — не поддаваться обещаниям лживой царицы, а уговаривал примкнуть к нему: «Мы, однако же, надеемся, — диктовал он Дубровскому, — что вы раскаетесь и придете в чувство покаяния».
— Посылай, посылай живее, — торопил он Творогова, когда тот запечатывал указ.
Была уже ночь. И безызвестностью томилось сердце. Не знал Емельян, не ведал, что всего через сутки он будет окончательно, бесповоротно разгромлен! В тот миг он жил еще надеждой на добрый исход событий. Ведь часть армии из Сарапты с полдня двинулась дальше, вниз по Волге. Отправился туда и Чумаков, пушечный командир, теперь уже генерал. Сколь ни беги, а встретить наседавшего Михельсона где-то приведется. И Емельяну доложили, будто у рыболовной сальниковой ватаги есть удобное для оборонения место. Поэтому он наметил там поставить всю артиллерию.
На другой день Пугачев приехал к выбранному месту. Тысяча, а не то и другая-третья из его толпы уже была здесь. Когда увидел он эту разношерстную массу на боевой меже — безоружных крестьян, дворовых, ссылочных, татар казанских, а в обозе среди телег, колясок и старинных карет-берлинов детей да женщин, то вновь усомнился: разве устоять им, таким неснаряженным и немоглым?
Тем более что и Чумаков поставил пушки не так, как было надобно, — не перенес за овраг, а выдвинул наперед. Емельян рассерчал, разбранил Чумакова и с ходу начал переставлять орудия за рытвину. Да не успел оттащить все двадцать четыре штуки — спозаранок появился Михельсон. Он с тылу открыл сильный артиллерийский огонь, а с флангов ударили другие его команды. Пугачев ответил пальбой из пушек, кои были расставлены в ряд, но тут вдобавку сунулась Михельсонова конница. И дрогнула Емельянова рать, уступила у пушек место противнику, а за рытвиной бывшие ратники и обозники тоже покинули укрытие, побежали в страхе. Емельян пытался остановить бегущую толпу, призывая к сопротивлению, но столь велика была во всех оробелость, что, не слушая его, все рассыпались в разные стороны.
Так и случилось величайшее поражение, полный разгром пугачевской армии!
Погиб тут атаман Андрей Овчинников, погибли добрый писарь Дубровский, и верный страж Яким Давилин, и славный толмач Идорка, прошедший с Емельяном весь путь от Яика. И еще две тысячи храбрых ратников сложили головы, а свыше шести тысяч попали в плен, и все пушки до единой были захвачены Михельсоновыми солдатами, обоз также… А с обозом в дорожной коляске обе Емельяновы дочери — Аграфена и Христина. Емельян скакал во весь опор, приказывая везти за собой ту коляску, но на дороге встретился крутой косогор, коляска опрокинулась, очутились девки на земле. Рванул Емельян коня назад, но увидел, что уже бегут и хватают девчонок солдаты в зеленых мундирах…
Остались при Емельяне жена да сын, десятилетний Трошка. Кинзя Арсланов, Афанасий Перфильев с двумя сотнями казаков да столько же конных разно* чинцев — крестьян, татар, калмыков… Пустились все шустро в сторону Волги от места боя, спасаясь от погони. И еле ушли.
Не отстали и Творогов с Чумаковым да с Федульевым…
Из показаний Ивана Творогова:
«А как мы с Чумаковым с вечера еще предчувствовали, что толпа наша в рассуждении нашедшей на всех робости, неминуема разогнана будет, то в таком случае условились с ним не упускать злодея из глаз, чего ради с самого начала сражения и были при нем безотлучны, не отступая, так сказать, ни на шаг…»
ГЛАВА 14
«ЧТО Ж ЭТО ВЫ ЗАДУМАЛИ, ДЕТУШКИ!»
Опомнился Пугачев лишь на острове.
Прискакав к берегу Волги, нашли они несколько мелких судов, да еще невдалеке плавали рыболовы — забрали и у них лодки и перебрались на остров, который в этом месте разделял реку надвое.
Тут остановились покормить лошадей и сами передохнули, осмотрелись, сосчитали, кто с ними.
Но вскорости на правом берегу появились Михельсоновы солдаты. Пугачев приказал перекидываться дальше — на луговую сторону. Лодки через остров не перетянешь — так они и остались без пользы. Переправились вплавь. Одежду сложили на плоты-салы. Понаделали же плоты из сухого тальника, привязали к лошадиным хвостам. Сорок казаков остались на острове — у них приустали кони. Остался здесь и Афанасий Перфильев.
Переправу с острова закончили к ночи и, отойдя от воды версты с три, заночевали в лугах. Едва разбили лагерь, Емельян созвал приближенников:
— Ну, детушки, как думаете, куда нам теперь идти?
— А куда вы изволите, ваше величество? — спросили они, желая испытать его намерение.
Он сказал, что хочет идти вниз по Волге, чтобы потом морем Каспием пробраться к запорожским казакам. На это яицкие казаки ответили:
— Воля твоя, хоть головы руби, мы не пойдем в чужую землю.