И победно посмотрел на Творогова, да и на всех остальных яицких — не захотели простого хорунжего в коллегию принять, так вот вам — получайте фельдмаршала, графа Чернышева! Таковой президент в Петербургской военной коллегии сидит. А теперь, значит, пусть и у них будет!
К вечеру Овчинников и Зарубин выступили из Берды.
А еще немного спустя стало известно, что в помощь генерал-майору Кару направлены правительственные войска и из других мест — с севера по Самарской линии движется с трехтысячным отрядом симбирский комендант полковник по фамилии тоже Чернышев, с востока из Орской крепости идет бригадир Корф — у него две с половиной тысячи войска при 22 орудиях. Из сибирской стороны — генерал Де-Колонг. И все они должны соединиться под Оренбургом, чтобы в прах разбить Пугачева.
Выходит, пока целый месяц без толку наскакивали повстанцы на крепкие оренбургские стены, царица Катька в Питере времени даром не теряла. И сколотила против них изрядную силу.
— Ну ничего. Попадутся сами нам в руки, — сказал Пугачев.
Он верил — не зря молвится: либо в стремя ногой, либо в пень головой. А смелого и смерть бежит, и враг дрожит.
ГЛАВА 5
«ВАЖНА СМЕЛОСТЬ, ДА НУЖНА И УМЕЛОСТЬ»
Первые сведения о восстании яицких казаков под предводительством Емельяна Пугачева поступили в Петербургский дворец 14 октября. Когда Екатерине доложили о новом бунте, она разгневалась: оренбургский губернатор фон Рейнсдорп протянул целый месяц, прежде чем удосужился поставить императрицу в известность о том, что творится в ее владениях.
В тот же день она собственноручно написала указ, требуя незамедлительно разогнать скопище «разбойников и грабителей», кои проказят потому, что «с испокон веков такова их натура». Главнокомандующим над войсками, которые тут же направлялись против Пугачева, назначался командир Санкт-Петербургского легиона генерал-майор Кар.
«Господин Оренбургский губернатор Рейнсдорп!
По случаю мятежа у вас в губернии от бездельника казака Пугачева заблагорассудили мы послать на место г. генерал-майора Кара, которому вы всякое вспоможение не оставите показать при всяком случае.
Екатерина».
На следующий день рано утром императрица собрала экстренный Государственный совет. Она провела его сама и подписала манифест, с которым генерал-майор был обязан ознакомить всех жителей Оренбургской губернии. «Объявляем всем, до кого сие принадлежит» — так начинался тот манифест, и это означало, что жителям Петербурга, Москвы и вообще России знать о волнениях на Яике еще «не принадлежало».
Из донесения английского посланника в России Ричарда Оакса в Лондон 23 октября 1773 года:
«Хотя здешний двор усиливается сохранить это в глубочайшей тайне, тем не менее повсюду стало известно, что один казак воспользовался неудовольствием Оренбургского края для того, чтобы выдать себя за покойного императора Петра III, и что число последователей этого претендента так велико, что произвело опасное восстание этих губерний».
Принимая срочные меры по ликвидации очередного бунта в стране, Екатерина в то же время считала, что новое яицкое возмущение ничем не отличается от предыдущих и что весь этот «глупый фарс», как она выражалась, очень скоро окончится.
Столь же легковесно был настроен и генерал Кар. Полный решимости исполнить волю императрицы как можно быстрее, он без задержки выехал из Петербурга.
Из донесения генерал-майора Кара с дороги к Оренбургу президенту Петербургской военной коллегии графу 3. Г. Чернышеву:
«Опасаюсь только, чтобы сии разбойники, сведав о приближении команд, не обратились бы в бег, не допустя до себя оных, по тем же самым местам, отколь они появились».
Отправленные Пугачевым навстречу правительственным войскам Овчинников и Зарубин столкнулись с генералом Каром у деревни Юзеевки 8 ноября. Самонадеянный генерал был в прекрасном расположении духа. Накануне ему донесли, что с востока в стан пугачевцев движется какая-то толпа бунтовщиков. Это был отряд Хлопуши, который возвращался с Авзяно-Петровского завода. Кар решил устроить засаду. Но просчитался. Зарубин и Овчинников предупредили Хлопушу об опасности и стали действовать сообща.
Утром 8 ноября, выйдя из Юзеевки, Кар обнаружил, что окружен: Зарубин и Овчинников наступали на него с двух противоположных сторон. Кар попытался прорваться к полуторатысячному отряду башкир, который под командой князя Уракова был прислан ему в помощь и стоял недалеко от Юзеевки. Однако Зарубин с Овчинниковым и тут опередили генерала — успели уговорить башкир перейти на их сторону. Молодой джигит Салават выступил против правительственных войск. Князь Ураков с двумя старшинами бежал.
Кар отступил. Его преследовали. Перевозя пушки с одной горы на другую, повстанцы непрерывно били метким огнем по рядам бегущих врагов. Десять часов продолжалось это преследование! 17 верст бежал Кар от народного войска, забыв о том, как он опасался, не побегут ли от него они…
Из рапорта генерал-майора Кара графу З. Г. Чернышеву:
«Сии злодеи, как ветер по степи рассеиваются, а артиллерией своею чрезвычайно вредят… И стреляют не так, как бы от мужиков ожидать должно».
Емельян встретил победителей в Берде очень довольный.
— Ну, гуторьте, детушки, что сладили.
Овчинников расписал, как прогнали генерала Кара.
— А для чего ж вы его упустили? — спросил Пугачев.
— Да картузов-зарядов у нас не хватило, — ответил Овчинников.
Зарубин-Чика засмеялся, сверкнув цыганистыми глазами:
— Все одно прижгли ему пятки.
Емельян махнул рукой:
— Ладно, пущай тикает теперича до самого Санкт-Петербурга.
Зарубин добавил:
— Башкирские джигиты премного в том подмогли. Особливо Салават.
— Кто такой? — спросил Пугачев у Арсланова.
Тот объяснил, что Салават Юлаев, старшины Сибирской дороги сын, молодой еще, двадцать лет всего, но у всех башкирцев в большом почете. Когда его отец уходил в польский поход, Салават вместо него старшиной оставался и справился — умный, грамоте знает.
Пугачев велел позвать Салавата. Маленький ростом, крепкий, черноволосый, с бойкими черными глазами и речью бойкой понравился он Емельяну. На левой щеке — рубец, видать, храбрый джигит! Поблагодарил его Емельян за выручку хорошую и пожаловал высоким чином — сделал походным полковником. Ежели у башкирцев Салават в двадцать лет старшиной смог быть, то и у него в полковниках выдюжит.
— Будешь при Кинзе служить!
Кинзя сказал:
— Пойдет опять в Башкирию людей собирать.
— Люди нам завсегда нужны, — подтвердил Пугачев.
Зарубин-Чика снова напомнил:
— Афанасий Соколов изрядно работных привел.
Позвали и Хлопушу. Он рассказал, как исполнил порученное. Указом к работным людям Авзяно-Петровского завода «император Петр III» запрашивал две мортиры с бомбами. Заводские, выслушав этот указ, закричали: «Рады государю служить!» — и тут же согласились лить ядра. А пятьсот человек, связав своих приказчиков, последовали за Хлопушей в пугачевский стан. И привез Хлопуша не две пушки, как наказано, а шесть. И к ним — шесть пудов ядер. Да еще много казны: серебряной посуды несколько пудов и денег семь тысяч, из коих две тысячи раздал на месте впавшим в крайнюю нужду приписным крестьянам.
— Молодец, братушка, — похвалил Пугачев, — все сделал отменно, проворный ты человек, жалую и тебя за то чином — будешь над всеми работными людьми полковником!
— Какой из меня полковник?
— Служи! — утвердил Пугачев. — Вот ежели украдешь что — за алтын удавлю. А так — служи!