— Геральт из-за тебя поутру уехал, — подытожил краснолюд и опять помолчал. Предусмотрительность в Лютике уже начала ослабевать, и он хотел начать отбрехиваться, потому что ведьмак всегда уезжал только по собственной воле. «Далеко уже не в первый раз он исчезает, а потом появляется из какого-то медвежьего угла с новым шрамом и вечно постным еблом, и с головой очередного чучела, притороченной к луке седла.» — Хотел сказать Лютик, и даже представил, как это сделает, но почему-то не сказал.
— Из-за Йеннефэр, — спокойно произнёс он, и голос его не дрогнул даже когда Золтан набрал побольше воздуха, чтобы перебить, продолжил, — в последний раз она треснула ему так, что неделю синяк сходил. Вот тебе и вся разгадка. С её стороны крайне жестоко подавать ему надежды… Да-да! — пришлось чуть повысить голос, потому что визави снова едва не перебил его, — Жестоко обнадеживать так искренне влюбленного человека! Вот тебе и вся драма, а я ни при чём.
— Да не любит он её, — Хивай поморщился, словно уксуса вместо самогонки хряпнул, и Лютик задохнулся и едва не забулькал, но вставить слово не успел, — Не она его истинная, а ты, еблан.
Виконт сначала оскорбился, а потом нахмурился и воззрился на краснолюда так, словно впервые его видит. И тогда собеседник очень по-менторски вздохнул и повторил, но его нисколько не обрадовало обалдевшее лицо барда. Он ему всё-таки друг.
***
— Плата ваша, милсдарь ведьмак, — прошамкал староста, и в протянутую (почти как на паперти) ладонь измазанного в грязи по уши Геральта ссыпалось несколько мелких монет. Староста ещё долго благодарил его, держался за стремя, проводил до частокола, пока Белый волк не покинул селение. Ведь места для ночлега не найдётся, да и фураж кончился, милсдарь ведьмак. Даже в конюшне спать негде, прости уж окаянных, не предусмотрели…
Посчастливилось повстречать бродячего торговца. У него фураж нашелся на всю сумму, которая у Геральта гремела в кошельке. Разминувшись с купцом, ведьмак свернул с тракта и скрылся в тени небольшой рощицы. Высохшая грязь отваливалась кусками. Плотва медленно переставляла ноги, как будто самолично истребила «оборотнев, что ужо пять девок погрызли!», а не стояла привязанная в лесочке, пока ведьмак с ожесточением рубил трёх одичавших псов крайне потрепанного вида. Отрубив самой крупной собаке голову, он нечаянно выронил её, и покатилась та по склону. Пришлось спускаться за ней и рыскать ещё час по болоту, оттого и вывозился по уши, пока достал доказательство убиения «оборотнев». Селяне изначально не слишком хотели оплачивать работу, но мужчина всё равно чувствовал себя самым жалким из ныне живущих ведьмаков.
Прошло уже две недели после его отъезда из Новиграда, но он всё ещё плохо спал, а потому ещё и выглядел — жальче некуда. Может поэтому ему и ссудили немного мелочи — чтобы не сдох. Раз за разом воскрешая в памяти события того вечера, ведьмак всё пытался разобраться, правильно ли он поступил, или стоило оставить Лютика есть кролика в одиночестве ещё тогда? А, может, совсем его с собой брать не следовало?..
Он бы проехал речушку, но Плотва всхрапнула и потянула к воде, вырвав всадника из раздумий. Спешившись, сначала напоил лошадь, потом механически расседлал и, раздевшись, сел в холодную воду. Она не слишком отрезвила, но чистым и в выстиранных вещах чувствовал ведьмак себя лучше. Развел костёр, накормил Плотву и набрал воды выше по течению, а потом поставил пару силков на кроликов. Вечером, сидя у костра, даже не повернул головы, когда позади хрустнула предательски веточка, а кобыла беспокойно задергалась. Не повернул головы, когда к костру вышли двое — и оба с беличьими хвостами.
— Денег нет, моими мечами вы пользоваться не любите, — он разломил прутик и безучастно кинул тот в костер, а после коротко взглянул сначала в одно, а потом в другое лицо подошедших. На несчастье Геральта они казались какими-то дальними родственниками Лютика, и от этого противно зашевелилось что-то внутри. Молчаливые, оба сели напротив, а человек продолжил, — но вас остались единицы в этих лесах, и вы всё равно вышли к костру.
Партизаны переглянулись, один кивнул, а второй проговорил с жутким акцентом:
— Мы знать тебя, Gwynbleidd. Иди прочь из этого леса. Или твои кости останутся здесь.
— Cáerme, — пожал плечами ведьмак и докинул в костёр ещё веточку. Молчавший до этого второй эльф сначала медлил, а потом шёпотом затараторил что-то первому, и Геральт из его тирады различил только «A d’yeabl aep arse!», что перевел как «Дьявольская задница», впрочем, по тону эльфа и так всё было понятно. — Твой друг, — продолжил он, когда первый остановил товарища, поморщившись, — Абсолютно прав. Я серьёзнее некуда в своём желании остаться здесь и принять не слишком приятную судьбу.
— Va’esse deireadh aep eigean, va’esse eigh faidh’ar, — подтвердил скоя’таэль, владеющий всеобщим.
Ведьмак не стал ничего отвечать, только стащил зубами с веточки кусок мяса и начал методично пережёвывать. Он протянул прутик эльфам, и первый поблагодарил кивком. Сложно было сказать, сколько они ещё сидели вот так, молча ужиная жёстким сухим мясом, но эльфы вдруг поднялись. Когда второй скрылся в кустах, первый проговорил:
— Va faill, Vatt’ghern.
— Va faill, — бросил в ответ Геральт и вытянулся на траве. Легконогие эльфы ушли, не потревожив и листика. Значит, специально шумели, чтобы он услышал. Он забросил руки за голову и ещё некоторое время молчал, пытаясь осмыслить, что он чувствует из-за этого предупреждения. И горько усмехнулся — был бы с ним Лютик, они в тот же миг бы нахлёстывали коней, чтобы оказаться подальше от опасности. Пусть даже мнимой. Дубовоголовый поэтишка, конечно, та ещё коровья лепёшка, но ведьмак его не выбирал.
— Cáerme, — прошептал Геральт и закрыл глаза.
***
Если ему было нужно, Лютик умел голосить так, что дрожали стёкла. Но сейчас они с Золтаном находились на улице, а потому поэт только шипел, что та рассерженная кошка:
— Да не может такого быть! Вообще никак не может быть! Я бы понял, ясно тебе?! Не верю!
Краснолюд неспешно шагал вперед, спокойный и невозмутимый. Прошло уже пять дней после их разговора, Геральт умчался так далеко, что его только чародей найти может, а де Леттенхоф всё продолжал верещать.
— Когда бы ты понял, пока член во всяких баб-то совал, а? — вполне резонно заметил он, и трубадур заткнулся и ускорил шаг. Контраргументы кололи ему глаза, и он старался убежать куда-нибудь, но запала у него хватало ненадолго, и вот он уже вернулся и продолжил всё тем же шипением:
— Не может такой чуши существовать, Золтан! Со-вер-шен-но!
— Ну, конечно, не может. Монстров не существует, чародейки столетние на двадцать не выглядят, джинн по желанию Геральта сам себя не выебал…
Контраргумент прервал ожесточённый спор ещё на минуту, и Хивай остановился, ожидая, когда бард притащится обратно. Им стоит свернуть, если они собираются всё-таки завершить задуманное.
Три дня назад они вроде как сговорились, что дойдут до Трисс и попросят найти беловолосого ведьмака. И только сегодня у Лютика кончились отговорки. Но он всё ещё яростно сопротивлялся обрушившейся на него правде, даже сходил семь раз на блядки. Краснолюд не стал объяснять, что это нисколько не отменяет того, что они с Геральтом всё равно родственные души. Юлиан такое откровение принимать отказывался, и этим походил на ребёнка, который разбил вазу, закрыл ладошками глаза и искренне верует в то, что это всё исправит.
Они тащились очень долго, потому что по мере приближения к квартире Трисс, Лютик всё озлобленнее выражал свою позицию несогласного с законами Вселенной и порывался уйти всё чаще. Золтан применил всю данную ему тактичность, чтобы не треснуть бабнику промеж ушей, но и ему недолго оставалось до критической точки. Благо, они всё-таки дошли до нужного дома, а бард наконец замолк, впрочем, не забывая изображать из себя крайне оскорбленного человека.