Мерин вяло шагает под двумя седоками уже достаточно давно. Неуловимо изменившаяся погода крайне прозрачно намекает, сколько времени прошло, и стоит, наверное, Белому волку обратить на это внимание, но… Лютик в кольце собственных рук ощущается так правильно, что Геральт даже не старается как-то прятать своё до дурости хорошее настроение, за что и получает — не в первый раз — колкости касательно его, ведьмака, умственных способностей. Но даже несмотря на это, бард отчего-то не спешит выворачиваться из объятий, а чирикает, по мнению его спутника, только ради глупого желания скрыть собственную радость от встречи. Это очень в стиле Лютика — скрываться за ширмой недалёкого.
***
— Лютик, твою!..
— Да не ори. Не так и больно, — по губам поэта расползается ядовитая усмешка, и он, кажется, нарочно старается дергать волосы посильнее. Геральт только морщится, когда гребень проходится по очередному колтуну. Не стоило соглашаться на невинное предложение, точно не стоило! Ведьмак дёргается, но не издаёт ни звука. Лучше бы остриг, и дело с концом… Но пальцы де Леттенхофа, осторожно перебирающие прядь за прядью и периодически касающиеся кожи то тут, то там, стоят того, чтобы потерпеть. — Можно вопрос?
Удивлению ведьмака нет предела. Подобного виконт никогда не спрашивал. Впрочем, раньше он и в Каэр Морхен ничьи сломанные мечи с медальонами не отвозил… И к внешнему виду волос Геральта относился с удивительным спокойствием…
— Задавай.
— Как ты вообще выжил? — Лютик продолжает распутывать какой-то особенно пострадавший участок волос, и так им обоим легче. Говорить, не глядя друг другу в глаза. Виконт не торопится признаваться, что только теперь чувствует себя полноценным. Ведьмак не хочет признаваться, что всё успел понять при первой после разлуки встрече, когда его Предназначение отбросило лютню, едва ли не повизгивая в два прыжка оказалось рядом и повисло на шее, сжав с такой силой, что аж в глазах потемнело.
— Сложно сказать. Наверное, повезло, — ведьмак зачем-то состраивает недоумевающую физиономию. Убедительности ради.
— Ага. И поэтому у тебя, — дернув волосы, словно в назидание, медленно проговаривает Лютик, — в боку дыра размером с ладонь. Странное везение, не находишь?
Геральт упирается рукой в землю, перераспределяет собственный вес и оборачивается, чтобы встретиться взглядами.
— Зато я снова увидел тебя.
По напряжённому лицу поэта было бы сложно понять, что происходит, но ведьмак отмечает краснеющую кожу на шее, улыбается, ничего не добавляет и поднимается. Протягивает руку. Если нужно, он подождёт. Столько, сколько потребуется.
***
После длительных скитаний бадья с горячей водой кажется манной небесной. Геральт едва не урчит, когда опускается в неё. Ночевать под открытым небом, конечно, тоже замечательно, но некоторые блага цивилизации ему по душе. Когда в комнате появляется Лютик, ведьмак решает даже не шевелиться. Только приветственно поднимает руку, словно они давно не виделись.
— Присоединишься?
— Мне нужно ещё кое-что сделать, — отзывается откуда-то из-за спины Лютик, но волк только пожимает плечами и сползает в воду по шею. — Ты так и намерен скрывать от всех остальных, что не умер?
Этот вопрос злит. Колет между ребрами тонким и смертельным жалом мизерикордии. Кинжал пощады… Кто вообще решил, что для такого клинка это будет просто изумительное название? Сделав вид, что ничего он не слышал, ведьмак набирает в грудь воздуха и опускается под воду с головой. Есть маленькая вероятность, что барду надоест ждать, или, что его призовут срочные дела… Но, стоит вынырнуть, как взгляд упирается в насупившегося Лютика с бритвой в руках. На секунду у волка пробегаются по коже мурашки, а потом он вспоминает про порядком отросшую бороду.
— Ты всё ещё ждёшь ответа, да?.. — Видимо, ответить всё-таки нужно. Уже приблизительно неделю разговора удавалось успешно избежать, но теперь время пришло.
— И советую тебе быть честным, я вооружен, — зубоскалит виконт, а после кладет руку на макушку визави и поворачивает его голову. Бритва скользит по щеке с осторожностью, достойной хирурга. — Они наверняка тебя оплакивают.
— И ты оплакивал? — Геральт пытается повернуть голову, но Юлиан оказывается непреклонен, и вновь заставляет отвернуться. — Лютик?
— Конечно. Хоть ты и возомнил, что нас связывает это твое Cáerme…
Ведьмак закатывает глаза. Уже в миллионный раз бард пытается втолковать ему, что они не родственные души, и лучшей тактикой до сих пор остаётся молчание. Он отсекает всё лишнее, максимально сконцентрировавшись на ощущениях. Лютик обижается и замолкает, надув губы. Поворачивает его к себе другой щекой, продолжает бритьё. Он потешно сосредоточен, и Геральт улыбается против воли. Мутации не выжигают чувства калёным железом. Ну, или в нём не выжгли.
— Дай мне ещё немного времени побыть наедине с тобой.
Бард заканчивает и смотрит в лицо мужчины долго и очень пристально.
— Не знаю почему, но я не хочу тебе отказывать в этой прихоти, — подытоживает он.
Ещё немного — и повиснет слегка тягостное молчание. Но не повисает.
— Потому что я люблю тебя, дурная голова.
Юлиан так резко и сильно надавливает на макушку, что приходится окунуться, но уже в следующую секунду Геральт перехватывает чужую руку и, тряхнув головой, поднимается из воды. Лютик не опускает глаз, только роняет бритву, когда его друг, его спутник, его Предназначение переступает бортик и привлекает к себе. Только бормочет что-то вроде «ты мокрый, дурак» и почему-то не отстраняется.
Ведьмак не упорствует слишком сильно, но всё-таки срывает короткий поцелуй с чужих губ и отпускает барда. Тот, вопреки ожиданиям, остаётся на месте, хотя лицо его начинает заливать краска. От гнева?.. Геральт не знает, только с явным, написанным на лице удовлетворением смотрит в глаза цвета речной воды, отражающей листву — необыкновенно голубые с зелёными росчерками — и улыбается.
Как за весной приходит лето…
***
Лютик возвращается поздно. Ведьмак слышит, но не открывает глаз, чтобы казаться спящим. Слышит, как чуть прогибаются доски под осторожными шагами. Слышит шелест ткани, высвобождаемой из застежек. Чувствует, как под одеяло врывается прохладный ночной воздух, а потом — как прижимается такой же холодный Юлиан. Геральт поворачивается на бок, утыкается носом в чужой висок, сгребает в объятия и прижимает к себе. Бард пытается что-то бормотать, но Волк не подаёт вида, что бодрствует. И, конечно, он утром ничего не скажет о наличии второй кровати в их комнате.
И, конечно, он подождёт. Столько, сколько будет необходимо.
«Герой больше не идёт в одиночестве,
Нежные руки, удержат от падения,
Узы любви станут щитом.
Его судьба, наконец, будет раскрыта.»