Вывод, к которому пришел Сватиков, несмотря на его «ликвидаторские» склонности, отвечал действительному положению вещей: «Семена злобы глубоко залегли в сердцах, и впоследствии отольются кошке мышкины слезки»{592}.
Очевидно, что для рабочих, приходивших на лекции в клубы, монарх уже не был «помазанником Божиим». Враждебное отношение к институту монархии и к личности Николая II сложилось у большинства из них не в клубах, а еще раньше, главным образом в ходе событий 1905–1907 гг., начиная с «Кровавого воскресенья». Радикальные, в том числе сатирические издания периода революции, нашедшие тогда массового читателя, оформляли и закрепляли это отношение, но нет оснований видеть в них первопричину такого отношения. В эпизоде, который описал Сватиков, легко просматриваются также истоки послеоктябрьской поддержки значительной частью рабочих красного террора, в том числе убийства бывшего царя и его семьи. Никто, правда, не мог тогда предполагать, что жертвами террора станут и тысячи «контрреволюционных» рабочих.
Одновременное и неуклонное снижение в этой среде авторитета церкви привело к тому, что перестала играть сдерживающую роль, укрепляющую власть, религия. «Сознательные рабочие — разумеется, атеисты», — категорически утверждал В. И. Ленин{593}. По-видимому, это верно, если говорить о большинстве рабочих, посещавших клубы. Официальную церковь эти рабочие не отделяли от ставшего им чуждым монархического государства.
Не находили у них сочувственного отклика и развивавшиеся некоторое время А. В. Луначарским и в художественной форме М. Горьким идеи социалистического «богостроительства», с помощью которого, по их мнению, социал-демократия могла бы приблизить марксизм к сознанию народных масс. Читая повесть Горького «Исповедь», они недоумевали по поводу ее «заключительного аккорда» в духе этих идей — сцены чудесного исцеления девушки-калеки, которой Горький закончил повесть{594}. К тематике обновления религии в духе богостроительства проявляла интерес интеллигенция, о соответствующих выступлениях в петербургском Литературном обществе в 1909–1910 гг. информировала, например, Плеханова Любовь Аксельрод{595}. В рабочих клубах, которые она также посещала, ничего подобного не было, признаков интереса там к богостроительству она не обнаружила и Плеханову о них не сообщала. Что же касается среднего петербургского рабочего, то, по наблюдениям Алексея Гастева, «религиозная проблема» у такого рабочего была «как-то устранена. Он — ни да, ни нет в религии. Он как бы вычеркнул самый вопрос о ней»{596}.
Экстраполировать эти впечатления на рабочих всей России Гастев не пытался, сознавая, что в других регионах и группах картина могла сильно отличаться. Но она включала в себя в качестве одного из оттенков антицаристские и антицерковные настроения религиозных, «ищущих бога» рабочих («свободных», «социальных» христиан, «голгофцев» и др., имевших свои собрания клубно-дискуссионного типа). Характерно, что и для этого слоя дата 9 января носила знаковый характер, «голгофцы», например, устраивали свои собрания в этот день{597}.
В начале 1914 г. в Петербурге были получены ответы на вопросы анкеты, распространенной среди членов «рабочей комиссии» и других активистов при большевистской фракции IV Государственной думы. Из этих ответов видно, что 69 из 85 человек считали себя неверующими, 2 верующими и 9 относились к религии безразлично. Анкета выяснила также, что 75, то есть подавляющее большинство опрошенных, входили в рабочие клубы, 55 были членами профсоюзов, 25 занимали выборные должности в тех и других организациях. 79 сотрудничали в легальных «рабочих» газетах, издававшихся в Петербурге, или снабжали их информацией, 62 их распространяли.
Тот факт, что опрос проводили большевики, определил односторонность полученных результатов в части партийной и фракционной ориентации. Но все же и в этой партийной группе респондентов не было абсолютной однородности: в группе оказалось 39 большевиков и 9 близких к ним, 2 меньшевика, 17 эсеров и 3 сочувствующих, 1 анархист и 9 беспартийных. 59 опрошенных материально поддерживали указанные газеты, из них газету большевиков — 31, меньшевиков — 5, эсеров — 6, несколько газет одновременно — 17{598}. Более представительное обследование провел в 1913 г. Рижский комитет СДЛК в рамках своей партийной организации. На вопросы отвечали только социал-демократы, то есть не принимались в расчет сочувствующие. Тем не менее больше всего среди опрошенных членов партии оказалось нефракционных — 42,1 %, за ними шли большевики — 40,3 % и меньшевики — 16,3 %. В легальные общественные организации, имевшиеся тогда в Риге, входили 67 % опрошенных, в том числе 29 % в профсоюзы, 26 % в культурно-просветительные общества (клубы) и 12 % в кооперативы{599}.