О том, как подбиралась литература для библиотек рабочих клубов (этим обычно занимались интеллигенты-социалисты), дает представление письмо, направленное в 1909 г. в редакцию заграничной большевистской газеты «Пролетарий». Автор его сообщал, что «было особенно трудно лавировать между тем, что желательно по партийным соображениям, и тем, что возможно по полицейским условиям». Все же ему удалось включить в библиотеку большое количество «левых» книг по общественным наукам, в большинстве марксистских, разбавив их для отвода глаз «ненужной, но невинной беллетристикой». Источником комплектования библиотеки были исключительно пожертвования частных лиц. Количественно все же всегда преобладала беллетристика{600}.
Достаточно типичны сведения о структуре книжного фонда библиотеки петербургского клуба «Просвещение» (1910 г.). Из 2010 томов 66 % составляла беллетристика, 11 % — книги по рабочему вопросу, аграрному вопросу, экономике, 6 % — по истории, 4 % — критика и публицистика, 2 % — философия, 9 % — журналы{601}. Но наличие и нескольких недозволенных книг могло послужить достаточным поводом для репрессий. Так, петербургский клуб «Наука» был в 1911 г. закрыт после обнаружения в его библиотеке, организованной В. Д. Бонч-Бруевичем, 40 книг «тенденциозного направления и конфискованных» (из числа выходивших открыто в 1905–1907 гг.), всего же библиотека насчитывала 3 тыс. томов{602}.
Даже если не касаться подбора книг, очевидно, что никакой рабочий клуб не мог обойтись без содействия интеллигенции, в том числе не социал-демократической. Так было и в народных университетах, если социал-демократы их контролировали, например, в Баку и Тифлисе. Кавказский делегат проходившей в конце 1908 г. «Всероссийской» конференции РСДРП сообщал в своем отчете: «Конечно, мы обязаны приглашать буржуазных лекторов читать и о французской революции и т. д.»{603}
Тем не менее отношения между рабочими и интеллигентами, как они складывались и в клубах, и в других рабочих организациях, нельзя назвать идиллическими и не только из-за возникавших разногласий во взглядах. Если искать более глубокие причины возникавших там трений и конфликтов, то это не в последнюю очередь основополагающая в марксизме (и потому пропагандируемая интеллигентами-марксистами!) идея мессианского предназначения пролетариата. Она не могла не порождать у многих рабочих, членов и сторонников РСДРП, комплекс превосходства.
Рабочий-большевик К. Д. Гандурин вспоминал, как «сами интеллигенты… иногда брали какой-то нелепый покаянный тон: „что мы, мол, дряблая интеллигенция, баре, а вы пролетарии — соль земли, настоящие люди“». Поэтому рабочие «иногда косились на интеллигенцию и искали черт этого барства у партийных работников-интеллигентов». Гандурин был из Иваново-Вознесенска, он сознавал, как велики культурные различия между текстильщиками, составлявшими основную массу рабочих промышленного центра, и рабочими Петербурга. Но, говоря о взаимоотношениях рабочих и интеллигентов, он имел в виду и верхний пролетарский слой — делегатов Лондонского съезда РСДРП, безотносительно к районам и городам, откуда они прибыли, не исключая и самых развитых, питерских делегатов{604}.
Позже эта тенденция скорее окрепла, чем ослабела, в том числе в столичных городах. Проявилась она и в заграничных партийных школах, которые устраивались для приезжавших из России рабочих{605}. А. К. Гастев, выражая или по меньшей мере отражая распространенные настроения, именовал партийную интеллигенцию «особым сословием вершителей наших судеб», намекая на то, что теперь рабочие в этом «сословии» не нуждаются{606}. Другой петербургский рабочий-металлист, большевик П. А. Залуцкий по окончании Пражской конференции 1912 г., в которой он участвовал, заявил, что он — «чистокровный пролетарий и не позволит интеллигенции над собой издеваться» (?). Произнесено это было в подпитии («пирушкой» отмечалось окончание работы конференции), но под явным влиянием сказанного на конференции Лениным: рабочие, опекавшиеся раньше интеллигенцией, выросли и сумели взять партийную работу в свои руки{607}.