В 1797 г. Павел I приказал закрыть все образовавшиеся к тому времени клубы. Пресекались и попытки открыть новые клубы, поплатился за такую попытку купец Ширмер, высланный в январе 1801 г. за границу после месячного пребывания под арестом на хлебе и воде{50}. Только в отношении петербургского Английского клуба запрет был вскоре отменен, Павел внял ходатайству влиятельного сановника генерал-прокурора князя П. В. Лопухина. В благодарность за это Лопухина избрали 4 октября 1798 г. первым почетным членом клуба. Второй в истории клуба почетный член был избран только 15 лет спустя, им стал Михаил Илларионович Кутузов, но он об этом не узнал: в Пруссию, где Кутузов находился с русскими войсками, диплом, посланный старшинами, был доставлен уже после смерти фельдмаршала в городе Бунцлау{51}. В Москве же клубы не действовали до конца правления Павла I. А. Ф. Малиновский даже в 1823 г. в своей еще не законченной рукописи о Москве ограничился кратким и безличным упоминанием факта закрытия Английского клуба. Отметив, что клуб был «на три года уничтожен», он не решился пояснить, что это произошло по воле покойного императора{52}.
Александр I, подтвердив Жалованные грамоты дворянству и городам, нарушенные в важнейших пунктах Павлом I, разрешил в 1802 г. клубам возобновить свою деятельность. Хотя петербургский Английский клуб практически не закрывался, нельзя считать случайностью тот факт, что в первые годы нового царствования старшинами клуба были избраны все четверо «молодых друзей» императора. В Москве составленный заново устав Английского клуба утвердил 12 июля 1802 г. московский главнокомандующий фельдмаршал граф П. П. Салтыков. Устав был подписан всеми членами клуба, их набралось уже 400 человек. В тот же день состоялось открытие клуба. Эту дату принято было считать в клубе фактическим началом его истории; в 1836 г. решили ежегодно праздновать день основания клуба по примеру клуба петербургского{53}. Устав («правила») московского Купеческого клуба, составленный в октябре 1803 г., подписали 69 человек. Салтыков утвердил правила 2 января 1804 г. при условии, что общество будет именоваться не клубом, а собранием и там будут следить, «дабы собрание сие существовало с точным соблюдением тех правил и вообще тишины, спокойствия и благопристойности»{54}.
Из семи первых (после возобновления) старшин московского Английского клуба двое были иностранцами по происхождению — известный в Москве доктор В. М. Галлидей и А. Т. Менссендейк. Однако Галлидей (или Холлидей, принадлежавший к семейству шотландцев, поселившихся в Москве и Петербурге) вскоре был исключен из клуба за то, что при посещении московских домов публично выражал сомнения в целости клубной кассы и персонально — в честности еще одного старшины князя Дмитрия Евсеевича Цицианова. Между тем все остальные старшины признали сомнения необоснованными. Возможно, сыграли свою роль и роскошные обеды, которыми, по свидетельству племянника Цицианова декабриста Н. И. Лорера, он «угощал тогдашних знаменитостей большого света», а кончил «впоследствии тем, что проел свои 6 тысяч душ». Историк П. И. Бартенев, беседовавший с родственником Цицианова А. О. Россети, сообщал, что на старости лет князя содержала его прислуга{55}.
Известность князь приобрел, кроме хлебосольства и расточительности, еще и оригинальным острословием и «привычкой лгать вроде Мюнхаузена», как выразилась внучатая племянница Цицианова со стороны матери-грузинки А. О. Россет-Смирнова; «он всех смешил своими рассказами…»{56} Знал это и А. С. Пушкин. В написанном в декабре 1824 г. воображаемом разговоре с Александром I поэт привел и такой довод в свою защиту: «Ваше величество, вспомните, что всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне так, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову»{57}. Но главное, что ставили современники Цицианову в бесспорную заслугу, так это возрождение в Москве Английского клуба. «Дмитрий Евсеевич завел Английский клуб в Москве и очень его посещает», — писала Россет. Что это не ошибка (вопреки сказанному в комментариях к ее воспоминаниям), видно из почти единогласного избрания 5 марта 1830 г. 83-летнего Цицианова, как «восстановителя Английского клуба», почетным его членом с предоставлением ему пожизненного билета{58}. Состоял Цицианов и членом Английского клуба в Петербурге — с 1816 г. по 1825 г., а в 1817 г. избирался его старшиной.
Адреса главного московского клуба не раз менялись. Десять лет, с 1802 по 1812 г., он размещался в доме князей Гагариных на Страстном бульваре у Петровских ворот. Английский клуб этого времени упомянул А. В. Чаянов, не только выдающийся экономист, но и знаток истории Москвы, в написанной в 1922 г. историко-фантастической повести в духе Гофмана «Венедиктов». Действие повести происходит между 1804 и 1806 гг. Герой повести рассказывает, как он шел пешком по Петровке к Арбату и у Петровских ворот его «чуть не сшибли… с ног кареты знатных посетителей, съезжавшихся в Английский клуб». Подъезжавших вельмож принимала «монументальная белая колоннада клуба, окаймленная золотом осенних листьев…»{59} Действительно, двенадцать ионических колонн на высоком цокольном этаже заметно выделяли здание клуба из окружающей московской застройки. Стремление во всем выделяться, в том числе и наружным видом занимаемого здания, отличало клуб всегда.