Соображениями на этот счет делился с товарищем-активистом одного из петербургских клубов в письме из ссылки рабочий-наборщик, меньшевик-«ликвидатор» Алексей Романов (это письмо от 24 января 1914 г. было перлюстрировано; в 1917 г. Романова избрали членом меньшевистского ЦК). Главное, убеждал он товарища, это профсоюзы, а клубы могут играть лишь подсобную роль: «Если даже, паче чаяния, в клубах засядет правдистская публика, то это для рабочего движения будет наименьшее зло, нежели они влезут в союзы». «Всякие театральные и прочие комиссии вещь хорошая и, может быть, даже необходимая, но если эти комиссии отнимают время и отвлекают от более важных задач, то такого рода эстетизм есть преступление…» «Конечно, это не значит, что на клубы можно наплевать», — добавлял он{624}.
Как видим, несмотря на ожесточенность фракционной борьбы и отлучение большевиками — сторонниками первенства подполья — «ликвидаторов» (легалистов) от РСДРП, у тех и других отношение к «эстетизму» было близким.
Рабочие клубы предвоенных лет нашли, таким образом, свою нишу в точке пересечения нескольких тенденций общественной жизни, характерных для начала XX столетия. Первая из них — стремление молодых рабочих удовлетворить через доступные, независимые от властей организации и учреждения свои культурные запросы — вытекала естественным образом из происходившей экономической модернизации, сопровождавшейся увеличением численности и изменением структуры населения городов. Это стремление рабочих совпадало до известной степени со второй тенденцией, с традицией народолюбия и просветительными усилиями профессиональной интеллигенции, которая, в свою очередь, опиралась на одно из направлений благотворительной деятельности либералов-предпринимателей.
Третья тенденция — активность радикальных партий — превращала, как правило, рабочие клубы в легальную периферию «подполья», чаще периферию РСДРП, реже — эсеров. Активисты клубов были одновременно активистами этих партий. Это неизбежно делало клубы подозрительными, навлекало на них репрессии и сокращало сроки их деятельности. В свою очередь, подозрительность и прямая враждебность властей практически к любым рабочим организациям обрекала на неуспех стремление умеренных социал-демократов превратить такие организации в фундамент открытой рабочей партии по типу западноевропейских, в строительстве которого ведущую роль сыграет, как предполагалось, «рабочая интеллигенция».
Условность этого понятия сознавалась и в то время, когда оно появилось. Помимо того, что возможности этого слоя влиять просвещающим и облагораживающим образом на основную массу рабочих переоценивались, он, как видно из истории рабочих клубов, не был в своих устремлениях однородным. Одним из представителей рабочей интеллигенции были свойственны крайние, экстремистские настроения. В 1917 г. и в период гражданской войны эта среда выдвинула пассионариев — красногвардейцев и чекистов. Другие, настроенные более умеренно, тем не менее не обязательно обладали тем набором идеальных морально-психологических качеств, которые приписывались профессиональной интеллигенции (готовность к самопожертвованию, чувство чести и т. д.){625}.
Политические клубы консерваторов и либералов
Как видно из характеристики в предыдущей главе рабочих клубов, они были неявно, но несомненно политическими, партийными или межпартийными. Скрываемая, радикально-социалистическая по преимуществу, «партийность» таких клубов отделяла их от других клубных учреждений, также политических, но стремившихся вписаться в существующий общественный государственный порядок. Согласно консервативным воззрениям, этот порядок должен был и в новом столетии оставаться в основном неизменным. Согласно либеральной модели, он должен был реформироваться, в результате чего Россия превратится в правовое государство. Очевидно, что это были две несовместимые модели, так что история клубов консерваторов и либералов рассматривается в этой главе вместе по причине не сходства, а противоположности их устремлений. Кроме того, в обоих случаях облик политических клубов, содержание их деятельности и общественная их роль во многом определялись отношением соответствующих партий к появившимся, наконец, в России — вместе с «дарованными» в 1905 г. гражданскими свободами — высшим представительным учреждениям.
В начале нового столетия современникам представлялось уже несомненным, что в России, во-первых, есть общественное мнение — на основе общности условий жизни, идейных связей, единых критериев различения добра и зла и т. д., и во-вторых, что оно неизбежно дифференцируется. В связи с этим важно разобраться в том, какие социальные слои хотели тогда привлечь образующиеся политические клубы и кого они реально объединяли, в чем особенности их возникновения и функционирования.