Ввиду запоздалости появления этой разновидности клубов, понадобится более пространное историческое вступление, чтобы судить о том, насколько общественность была подготовлена к их образованию. Информация на страницах не только зарубежных, но и русских печатных изданий позволяла уже в XIX в. читателям, интересовавшимся этой темой, составить представление о политических клубах за границей. Довольно подробно сообщалось, например, о важной функции клубов, наряду с другими добровольными организациями, в проведении парламентских выборов. Автор одной из таких статей повествовал о том, что в Англии клубы, товарищества, ассоциации, общества и т. п. объединяют большую часть жителей, что они независимы от властей (учреждение клубов, как и всех прочих обществ, «совершенно свободно от какой-либо официальной регуляризации»), что благодаря усердному посещению клубов, где ведутся разговоры на «общие темы», а также благодаря прессе и митингам (причем «не бывает митингов немноголюдных»), «обыватель не теряется», когда нужно раз в 5–6 лет выразить на выборах свое мнение. Уделялось внимание и колоритной атрибутике добровольных обществ, включая клубы, — наличию у них знамен, картин-аллегорий, оркестров, костюмов для процессий, значков.
В легальной печати эти и подобные сведения сообщались безотносительно к реалиям российской общественной жизни, с обычными ссылками на совершенно особенную и неповторимую историю Англии (такова и данная статья, автор ее был корреспондентом газеты «Новое время», наблюдавшим непосредственно в Англии избирательную кампанию, но статью он опубликовал не в газете, а в историческом — по мнению многих, псевдоисторическом — журнале, менее распространенном, чем газета, но также принадлежавшем А. С. Суворину){626}. Сопоставления с государственным устройством России в статье отсутствовали. В 1887 г. обвинения именно в такого рода сопоставлениях не в пользу России, подводивших к выводу о необходимости реформ, привели к увольнению из Московского университета профессора М. М. Ковалевского (профессора по кафедре государственного права европейских держав), после чего он вынужден был надолго уехать за границу.
Положение изменилось в начале 1900-х гг. В связи с «обновлением» государственного строя, осуществленным в 1905–1906 гг., очередное видоизменение претерпел — хотя и далеко не для всех — смысл некогда выпорхнувшего из стен Английского клуба слова «говорильня». Газета «Россия» (с августа 1906 г. правительственный официоз, рупор взглядов П. А. Столыпина) разъясняла читателям, что «парламент есть общественная говорильня и как таковой он выполняет чрезвычайно важные, можно сказать, драгоценные для каждой культурной страны функции»{627}. Правда, далее следовали оговорки. Авторы «России» писали, что «функции эти выполняются по поводу государственных работ, где-то вне парламента производимых» и что не подлежат критике «первоосновы правительственной программы». Членов Государственной думы нужно считать «выборными от народа служителями верховной власти самодержавного государя», возлагающего на них «новые обязанности, которые прежде плохо исполняли чиновники», так что Дума — это народное представительство, но ни в коем случае не народоправство{628}.
Тем не менее сам факт употребления на страницах близкой к правящим кругам газеты без привычной издевки, в серьезном контексте слова «говорильня» был знаменательным. Признавалось по крайней мере, что Государственная дума является парламентом и что она необходима по меньшей мере как канал выражения общественного мнения в «культурной стране». Признание, которое нельзя недооценивать. Расхожий еще недавно знак формы государственного устройства, безусловно непригодной для России и в корне чуждой ей, трансформировался в знак приемлемого варианта «особого пути». По этому пути необходимо продвигаться дальше, так как Россия переживает эпоху «трудных родов запоздалой и все еще запаздывающей реформы государственного строя»{629}.
При таком понимании происходившего не могло быть, казалось бы, никаких возражений против того, что одновременно с главной «говорильней» образуются дополняющие ее новые постоянные «говорильни» для обсуждения политических вопросов (помимо пореформенных всесословных выборных учреждений, о которых когда-то с ненавистью говорил Победоносцев). Но сдвиг в сознании правящей элиты, зафиксированный статьями «России», не оформился в общую позицию. Сам Николай II не считал изменения, внесенные в государственное устройство, необратимыми, вполне соглашаясь в этом с крайними правомонархическими партиями{630}. Да и «Россия» отвергла идею образования организаций, которые содействовали бы установлению «живой связи между Думой и избирателями», несмотря на то, что эту идею выдвинула правая газета «Киевлянин» и имела она в виду лишь клубы правого направления{631}.