На позицию значительной части высшей бюрократии повлиял также опыт двух первых, «левых» Дум, ассоциировавшихся с революцией. И А. С. Суворин, всегда подчеркивавший, хотя и безуспешно, что его газета «Новое время» не является официозом, и ратовавший за свободу высказывания мнений («я желал бы пользоваться такою же свободой, какою пользуются журналисты в лучшей части европейской печати»), уподоблял первые Думы — в традиционной связке — «политическим клубам, митингам» и даже Конвенту{632}. Торможение дальнейших преобразований политической системы не могло не сказаться на положении появившихся тем временем политических клубов.
Конечно, и в это время интерес к политической злобе дня по-прежнему проявляли, хотя и в разной степени, посетители старых клубов, в том числе привилегированных. Посещая клубы, по привычке пробовали сориентироваться в общественных настроениях представители местной администрации. Ростовский градоначальник Пилар явился в клуб в октябре 1905 г., когда в городе бесчинствовали погромщики, и обратился к собравшимся с просьбой быть с ним откровенными относительно его действий, видимо, рассчитывая на одобрение. В ответ «ему наговорили много неприятных для его самолюбия и положения слов с обвинениями в попустительстве и бездействии власти»{633}.
Основным бродильным элементом в клубах становится интеллигенция. Журнал либеральной окраски «Азарт» сообщал, что в провинциальных клубах происходил в 1905 г. «безвредный обмен мыслей» между людьми разных направлений, они «тревожно следили за тем, что творится на всех окраинах многострадальной России. Невольно в клубах критиковались разного рода репрессии и беззакония, какими отличается наша провинция. Бывали случаи, конечно, что увлекутся люди и заговорят о заветной мечте всякого человека чувствовать себя гражданином, быть гарантированным от унизительного произвола и пр. и пр.»{634}. Но идеологическое и партийное размежевание внутри интеллигенции застало основную массу старых «клубистов» врасплох.
Выразительным примером их смятения в этот период может служить ситуация с несословным клубом в Твери. С одной стороны, как рассказывал историограф местного клуба (собрания), в дни подъема общественного движения от интеллигенции всех политических оттенков могли почерпнуть полезные знания и сведения не только члены собрания, но «все жители города». С другой стороны, в воззрениях на события, «которые проносились с головокружительной быстротой», раскололось и общество (имелась в виду разноречивая реакция на Манифест 17 октября). При таком «возбужденном, нервном настроении» Совет старшин счел за лучшее 19 октября временно закрыть клуб. Открыт он был снова, когда «паника постепенно улеглась»{635}.
Уже из этого частного, но, вероятно, не единичного примера видно, что политические партии, оформившиеся в 1905–1906 гг., нуждались в собственных клубах, решающих подсобные, но важные именно для них задачи. Таким клубам, центрам партийного и межпартийного общения, было положено начало уже в ходе организации партийных структур. Если продолжить сравнение клубов консерваторов и либералов с рабочими клубами, то у первых было еще одно явное преимущество: самые видные деятели партий, создававших эти клубы, могли участвовать в их работе, тогда как лидеры леворадикальных партий, как правило, находились до 1917 г. в эмиграции, да и в 1905–1906 гг., вернувшись в Россию, часто оставались на нелегальном положении.
Клубам всех политических направлений нужно было прежде всего определить свою позицию по отношению к главной «говорильне» — Государственной думе и проявить себя на первых выборах в Думу, а для этого «позиционироваться» по отношению не только к манифесту 17 октября, но и к последовавшим за ним актам и к тому, как они реализовывались на практике. Оценки консерваторами и либералами всего, что вошло в общественно-политическую жизнь начиная с 1905 г., разумеется, не могли совпасть, они базировались на сложившихся полностью или частично до этого идеологиях.