Как вспоминал член кадетского ЦК А. А. Корнилов, кадетская фракция собиралась в одном из больших залов клуба. Здесь же проходили заседания аграрной комиссии под председательством В. Е. Якушкина, на которых было выработано на основе программных требований партии по аграрному вопросу «заявление 42-х»{663}. Клубы партии открылись и в ряде губернских городов: в Нижнем Новгороде, Саратове, Владимире, Киеве и других. Клубная деятельность совмещалась с другими методами воздействия на население — изданием газет, журналов, брошюр, листков, бюллетеней и т. п. на разных языках и большими тиражами, устными выступлениями кадетских деятелей, их поездками в провинциальные города{664}.
В эти месяцы кадетские клубы стремились и могли еще проводить массовые собрания. В Рождественском клубе 18 июня в присутствии 700 человек выступил с докладом один из главных думских ораторов партии Ф. И. Родичев, причем 150–200 человек слушали на улице у окон клуба. По полицейским данным, на собрание пришли в большинстве крестьяне преимущественно Костромской губернии (вероятно, выходцы оттуда — петербургские рабочие), а также студенты и курсистки. Несмотря на апологетический характер изображения деятельности Думы докладчиком, выступавшие в прениях по докладу критиковали не только октябристов и партию правового порядка, но и кадетов. Председатель союза печатников Орлов, приспосабливаясь к уровню массы собравшихся, назвал первые две партии «саддукеями» и «фарисеями», а кадетов «язычниками» и отдал решительное предпочтение крестьянским депутатам{665}.
Тем не менее, все время, пока существовала I Дума, кадеты были на коне. Еще накануне роспуска Думы, вечером 8 июля 1906 г., в центральном кадетском клубе царила уверенность в том, что кадетскую Думу «не посмеют разогнать!» Задним числом А. В. Тыркова расценила это как «какой-то ветреный задор»{666}, но в тот момент для благодушного настроения имелись некоторые основания, в том числе неизвестные широкой общественности. Судьба Думы зависела от исхода борьбы в правящих верхах, и первый раз за всю историю российских клубов с этой борьбой была непосредственно связана и судьба клубов, правда, только политических. Как видно из некоторых воспоминаний, косвенно повлияли на исход борьбы привилегированные петербургские клубы.
До конца июня Трепов и Столыпин вели переговоры с общественными, то есть либеральными деятелями о создании «думского министерства». Николай II выражал недовольство отсутствием единства мнений у министров и говорил министру финансов В. Н. Коковцову, что «с разных сторон» слышит, будто «дело вовсе не так плохо», и что «Дума постепенно втянется в работу», но сам он находит «в этой мысли много дилетантизма, или даже, пожалуй, отголосков клубных разговоров…». Столыпин в беседе с Коковцовым уже по поводу другого проекта — создания «коалиционного» правительства (из представителей бюрократии и общественности) сообщил, что «та же мысль проникла и в круги Яхт-клуба и развивалась там на все лады великим князем Николаем Михайловичем, прямо заявлявшим, что она нравится Государю и встречает упорное сопротивление только в Горемыкине и его прежнем окружении по Министерству внутренних дел»{667}.
Старый Английский клуб в Петербурге, по-прежнему собиравший часть высшей бюрократии, особой политической роли давно уже не играл. Как вспоминал А. Ф. Кони, в конце XIX в. его коллеги-сенаторы выражали «глухое недовольство» тем, что он «выступает публично, выходит на аплодисменты публики и таким образом унижает свое высокое звание вместо того, чтобы играть в Английском клубе до утра и платить штрафы»{668}. Отзвуком этого недовольства сенаторов явился тогда вопрос, заданный Кони Николаем II по поводу «странной» темы его лекции — об И. Ф. Горбунове.
О Яхт-клубе на Морской как о «центре сплетен» уже в начале 1900-х гг. свидетельствует эмигрантский мемуарист из бывших высших чиновников Н. Ф. Бурдуков, фаворит князя В. П. Мещерского. Согласно воспоминаниям Бурдукова, этот клуб соперничал с находившимся поблизости известным политическим салоном генерала Е. В. Богдановича и «часто отнимал у него пальму первенства»{669}. Бурдуков бывал и там, и тут, но в данном контексте существенное значение имеет не изменчивое отношение к клубу мемуариста (человека, по общему мнению, ничтожного), а сам факт.