Другой пример того, что подобные клубы в условиях революционного подъема отчасти возвращали себе былое политическое значение, приводится в дневнике генерала Г. О. Рауха. По-видимому, в одном из таких аристократических клубов он устроил 6 декабря 1905 г. предводителям Союза русского народа Дубровину, Булацелю и Майкову, с которыми ранее познакомился там же, свидание с великим князем Николаем Николаевичем, командовавшим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Хотя клуб в дневнике прямо не назван, ясно, что великий князь, дядя царя, не мог посещать обычный, «средний» или буржуазный клуб.
Разговор продолжался около часа, и, как записал Раух, «все довольны и сияли». Рауха и великого князя союзники уверяли, что председатель Совета министров Витте «весь в руках еврейства», он же является масоном — членом одной из восьми существующих в России масонских лож, о двух из которых Дубровин знает «досконально» и знает, где они находятся. По словам Дубровина, побуждаемый евреями Витте организует революцию и ведет дело к распаду России. Слушавших Дубровина не смутила явная, намеренная ложь — будто в Петербург откуда-то привезли части гильотины, на которой должен погибнуть царь. За этим последовали приемы Николаем II, очевидно по совету Николая Николаевича, двух депутаций — 23 декабря депутации Союза русского народа и 31 декабря — Русского собрания. В неназванном клубе, о котором шла речь в дневнике Рауха, он имел свою комнату, где постоянно встречался с Николаем Николаевичем. Здесь же Дубровин — «фанатик своей идеи», по определению Рауха, — рассказал ему, как союзников принимал государь{670}.
Приведенные свидетельства Бурдукова и Коковцова, относящиеся к более позднему, думскому периоду, высвечивают сохранявшуюся известную роль привилегированных столичных клубов. Эти клубы распространяли политическую «молву», иногда невысокой пробы, к которой, однако, в верхах проявляли некоторый интерес уже ввиду состава таких клубов. Однако часть высшей бюрократии относилась к ним критически, в этих кругах бытовало выражение «яхт-клубист», которым подчеркивалась несерьезность, легковесность аристократов — членов Яхт-клуба (что близко высказанному в 1906 г. мнению Николая II насчет их «дилетантизма»). В дневнике И. И. Толстого, министра народного просвещения в правительстве Витте, со слов его брата передано «удручающее впечатление» от заседания в октябре 1906 г. Совета министров во главе с Горемыкиным. В числе прочих участников заседания упоминаются «Васильчиков, типичный барин и яхт-клубист, все время что-то чертивший на бумаге», и «Будберг, порядочный человек, но такой же яхт-клубист, как и Васильчиков»{671}.
Позже чиновник при IV Государственной думе Л. К. Куманин отмечал подобную же неоднозначность «молвы» в петербургских политических салонах: там «рассказывают много басен», но они «в основе своей весьма чутко и правильно реагируют даже на мимолетные политические перегруппировки…»{672}. Можно предположить, что так же дело обстояло в аристократических клубах, состав которых принципиально не отличался от состава политических салонов.
Коковцов, по-видимому, не соглашаясь с «молвой» Яхт-клуба в 1906 г., все же не отождествлял ее с «так называемым общественным мнением» либералов и, следовательно, либеральных клубов. По его мнению, они домогались «всей полноты исполнительной власти», что означало бы «коренное изменение всего нашего строя». Столыпин же считал, что одновременно с роспуском Думы следует удалить из правительства двух министров, враждебных самой идее народного представительства и не только не скрывающих свои взгляды, но похваляющихся ими; само их присутствие в Совете министров раздражает общественное мнение{673}. Очевидно, таким образом, что при совпадении взглядов в вопросе о роспуске Думы все же в правящих кругах не было в этот критический момент единой позиции относительно того, как относиться к общественному мнению: полностью пренебрегать им, как когда-то рекомендовал Победоносцев, или частично его учитывать.
Мнение еще одной инстанции, Петербургского охранного отделения, о необходимости «уничтожения этой революционной говорильни», «всероссийского революционного митинга» также возобладало не сразу. Руководивший в это время Департаментом полиции П. И. Рачковский, фактический политический советник премьера И. Л. Горемыкина, проталкивал идею привлечения на сторону правительства депутатов-крестьян{674}. Тогда же Министерство внутренних дел рассылало разъяснения в том смысле, что если регистрация партийных клубов задерживается, то это не их вина, и не нужно препятствовать их деятельности{675}. Между тем окончательно судьба Думы решалась на совещаниях у царя с 4 по 8 июля, но принятое в итоге решение держалось в тайне. А в день роспуска, 9 июля, войска и полиция оцепили не только Таврический дворец (впрочем, пустой — было воскресенье), но и находившийся по соседству центральный кадетский клуб{676}.