К середине века Благородное собрание пришло в полный упадок, расходы превысили доходы на 8 тыс. руб., причем единственным постоянным источником дохода была сдача в наем подвальных помещений под торговлю. На протяжении 35 лет дом не ремонтировался. Видимо, не помогло и привлечение к управлению женщин, одно время избиравшихся, по примеру некоторых аристократических клубов в Англии, «директриссами» собрания. Английский же клуб, с такими проблемами еще не сталкивавшийся, переместился 22 апреля 1831 г. в последнее свое помещение, в дворец на Тверской, окруженный со всех сторон большим вековым парком. Дворец принадлежал графине Марии Григорьевне Разумовской, вдове графа Льва Кирилловича Разумовского, отставного генерал-майора, масона, известного в Москве хлебосола и мецената.
О Разумовском родственник его, князь Петр Вяземский, писал впоследствии, что это был «верный тип истинного и благородного барства. Одна уже наружность его носила отпечаток аристократии: высокого роста и приятного лица; поступью, стройными движениями, вежливостью отличался в образованной и вежливой среде своей. Он смотрел, мыслил, чувствовал, действовал барином. Ум, образованный учением, чтением и любовью ко всему прекрасному, нрав мягкий и доброхотный». Другой раз он называл Разумовского «человеком высокообразованным», любившим «книги, науки, художество, музыку, картины, ваяние», не забыв и такую деталь: «Даже вечный насморк придавал речи его особо привлекательный диапазон». И в довершение столь обстоятельной характеристики Вяземский указывал на черту, объединявшую Разумовского с прочими аристократами: он был «плохой хозяин, как подобает или подобало русскому барству»{63}.
Заметим, что, говоря о Разумовском-аристократе, Вяземский не имел в виду древность рода. Этим граф Лев Кириллович, пятый сын последнего украинского гетмана Кирилла Разумовского и племянник фаворита императрицы Елизаветы Петровны Алексея Разумовского, ее морганатического мужа, похвастать как раз и не мог, подобно многим, чьи предки возвысились и получили титулы лишь при Петре I и его преемниках. Тот же Вяземский уже в начале 30-х гг. в ответ на обвинения его и его друзей в «литературном аристократизме» указывал на многозначность слова «аристократия». Сам он отдавал предпочтение двум значениям. Во-первых, «в смысле не дворянства, а благородства, духа вежливости, выражения». В таком значении, подчеркивал Вяземский, это слово было бранным в устах санкюлотов французской революции, чему не нужно подражать, как это делают «полицейские и кабацкие литераторы» из «Северной пчелы» и «Московского телеграфа». У них «свой argot, что называется свой воровской язык», и они горланят «против аристократии, людей благовоспитанных и порядочных». И, во-вторых, «в смысле аристократии талантов, то есть аристократии природной»{64}.
При Разумовском, после пожара 1812 г., дворец на Тверской достроили. Появились примкнувшие к основному корпусу два двухэтажных, вначале деревянных флигеля (в советское время, при расширении улицы Горького укороченных), портик с колоннами, увенчанный фронтоном с графским гербом, и, наконец, ограда со скульптурными львами на пилонах въездных ворот, ставшими в дальнейшем символом Английского клуба. Внутри, на втором этаже, в начале анфилады комнат появилась пара невозмутимых мраморных кариатид, встречающих и сегодня тех, кто приходит в это, давно уже музейное, здание.
Именно этих «львов на воротах», согласно традиционному мнению, успела разглядеть из своего возка, проезжая по Тверской, пушкинская Татьяна Ларина. Есть и другое толкование знаменитого текста: Пушкин имел в виду не дом Разумовского, а разные дома, имевшие общий признак — на гербах домовладельцев, украшавших ворота, изображались львы-«щитодержатели»; на Тверской таких чертогов со львами на воротах было немало{65}. Первое толкование освящено временем, оно привычнее. Но нужно еще иметь в виду, что и в пушкинские времена, когда вся Тверская выглядела совершенно иначе, чем теперь, дом Разумовского отличался от соседних. Взгляд Татьяны выхватывал из всего, что мелькало мимо нее, как раз то, что видел, въезжая в Москву, сам Пушкин, и именно в такой реальной последовательности: «…Львы на воротах / И стаи галок на крестах» (на крестах Страстного монастыря, следующего заметного здания по пути семейства Лариных к дому «у Харитонья в переулке»).
Что же касается графини, урожденной Вяземской, в первом браке Голицыной, то доклубные еще страницы ее жизни (но отчасти и жизни графа) предвещали клубное будущее дворца на Тверской. Там часто шла большая игра, и в 1802 г. произошло нечто неслыханное: 32-летнюю Марию Григорьевну проиграл в карты ее возлюбленному Разумовскому первый ее муж князь А. Н. Голицын. Дело дошло до этого не случайно: на фоне жизни дворян не по средствам, что считалось нормой, Голицын выделялся сверхрасточительностью, часто напоказ. Самые разительные примеры обычно переходят из книги в книгу, вероятно, они производили впечатление и на современников: Голицын имел обыкновение крупными ассигнациями зажигать трубки своих гостей, ежедневно отпускал кучерам шампанское, разбрасывал на улице горстями золотые монеты. Свое огромное состояние он в конце концов промотал полностью, перейдя на иждивение племянников.