Авторы многих путеводителей по Москве начала 1900-х гг. были, по-видимому, уверены, что читателям сведения об Английском клубе просто неинтересны. Сообщалось, кроме адреса, — самое большее, — что это «наиболее аристократический клуб» из всех московских клубов{776}. На страницах ценного путеводителя «По Москве», изданного уже в 1917 г., но подготовленного до революционных событий, не нашлось места Английскому клубу даже в предлагавшемся маршруте экскурсии по дворянской Москве. Авторы не включили клуб и в список московских достопримечательностей. Лишь в статье об архитектуре Москвы было сказано, что клуб находится в «доме грандиозной архитектуры»{777}. Читателям предоставлялось догадываться, имеются в виду размеры дома, или достоинства его как произведения искусства.
В мемуарах и дневниках начала 1900-х гг. также нет подробных описаний клуба, подобных тем, что были так часты в первые десятилетия его существования. В обширных дневниках князя В. М. Голицына, в молодые годы клубного старшины, кроме упоминаний о скучных обедах, мы не находим сколько-нибудь содержательных записей, касающихся клуба, да и обеды в этом клубе он чередовал, как и многие другие, с обедами в Купеческом собрании, в «Праге», «Эрмитаже» и т. д. Из редких оценочных записей обращает на себя внимание запись 1905 г., осуждавшая подобострастие, с каким относились члены Английского клуба к представителям власти: «Очень уж там низкопоклонничают перед родными господами, и это возмущает меня»{778}.
В. М. Голицын. Конец XIX в.
Еще более отрицательным было отношение Голицына к Благородному собранию, точнее, к регулярно проводившимся там дворянским выборам, во время которых, по его словам, «царствовала интрига». Еще в 1873 г., писал он, «увидав все происходившее там открыто и подпольно, я почувствовал к ним такое отвращение, что больше никогда моя нога не ступала в эти сборища». С тех пор, продолжал Голицын, «во мне навсегда сохранилось какое-то враждебное чувство к дворянскому сословию как таковому, даром что принадлежу к нему». Помимо убеждения в равенстве людей, это чувство питалось несоответствием дворянства официально провозглашаемой «государственной, общественной и землевладельческой» роли дворянского сословия, «исключительная его заботливость о своих сословных привилегиях и преимуществах»{779}.
Московский губернатор с 1905 по 1913 гг. В. Ф. Джунковский имел, как было давно заведено, звание почетного члена Английского клуба. В его обстоятельных воспоминаниях клуб также упоминается крайне редко. Автор воспоминаний подробно описал один эпизод: в 1913 г. клуб дал прощальный обед в честь Джунковского в связи с назначением его на службу в Петербург. По словам мемуариста, довольного тем, как его провожали москвичи, обед носил «чисто семейный характер». В своей благодарственной речи Джунковский сказал, что «глубоко взволнован при виде этого многолюдного и дружного собрания членов клуба». Но многолюдным обед был лишь в сравнении с обычными днями: как пунктуально отмечается в мемуарах, присутствовало, кроме 7 старшин, 95 членов клуба. 64 названы поименно, но имена только 17 из них можно найти на других страницах мемуаров, где повествуется о событиях внеклубных{780}.
Самоизоляция Английского клуба в последние годы его существования создавала ему репутацию учреждения несколько таинственного. Даже образованные москвичи часто не располагали сведениями об этом клубе, кроме хрестоматийно известных по классике XIX в. Н. П. Розанов, описавший ряд московских клубов, заметил, что об Английском клубе сказать ничего не может. Другой мемуарист, известный в Москве адвокат, историк театра и литературы С. Г. Кара-Мурза сумел попасть в особняк на Тверской лишь после революции и упразднения клуба, посещая проходившие в 1920–1923 гг. в бывшей клубной библиотеке собрания Русского общества любителей книги. Помимо книг, о славном прошлом Английского клуба напоминал здесь небольшой бюст Вольтера работы Гудона, видимо, не раздражавший так последнее поколение членов клуба, как когда-то портрет Чаадаева.