В первый, дореформенный период истории клубов в них и в других имевшихся тогда ассоциациях происходило становление сословий. Получив определенный юридический статус, установленный государством, сословия постепенно превращались в общности, в определенной степени консолидированные и духовно. Открытие клубов входило в число высоко ценимых привилегий. Возможность полноправного участия в жизни клуба, включая право на относительно свободное «говоренье», имела достоинство своеобразного «знака качества». Членство в клубе было равнозначно признание в глазах околоклубной периферии принадлежности к сословной элите. Желание быть членом клуба при этом сдерживалось уставными требованиями, процедурой выборов, ограничением численности данного клуба.
Если употребить определение Ф. Ф. Вигеля применительно ко всем клубам, то можно сказать, что члены клубов являлись «эссенцией» социальных и этнических групп, из которых состояло общество в городах России. В условиях, когда клубов было немного, замкнутость главных из них обеспечивала презентативность мнений, выражаемых клубной общественностью. Постольку клубы и высказанные там мнения, считавшиеся — справедливо или нет — эталонными, вызывали интерес в социально родственной среде и тем самым выполняли функцию сплочения сословий.
Однако до (и некоторое время после) 1861 г. инерционный консерватизм большинства членов привилегированных клубов вступал в противоречие с их претензией считаться действительно «избранными», «лучшими», «просвещенными» и т. д. Реальной элитой все в большей степени становилась творческая интеллигенция, но ее деятельность протекала в основном вне клубов. В клубах же ее попытки повлиять на клубное большинство неизбежно сочетались с приспособлением к господствующему «духу» клубов. Лишь постепенно стали появляться создаваемые интеллигенцией клубы, где специально организуемое систематическое обсуждение тех или иных вопросов превратилось в норму клубной жизни.
Вначале мнения по злободневным вопросам складывались в ходе повседневного, «хаотичного» общения между членами клубов. Так же спонтанно отрабатывались в клубах механизмы распространения «молвы» разной степени важности, привлекавшей коллективное внимание. При этом происходило более или менее заметное взаимопроникновение обыденного сознания членов клубов, определявшегося в конечном счете сословными интересами и стереотипами, и кристаллизовавшихся главным образом в других культурных очагах и центрах — в прессе, в кружках, литературных салонах и т. д. — направлений общественно-политической мысли. В одну из форм практической реализации общественного мнения о событиях в России и за рубежом выливались благотворительные акции, проводимые клубами или с их участием.
Устойчивость положения клубов определялась в немалой мере отношением власти к общественному мнению, его оценкой и востребованностью. В свою очередь эта оценка (различавшая «так называемое» общественное мнение и мнения, соответствующие «видам» правительства) зависела от степени предвзятости и подозрительности властных инстанций, от реальной роли клубов как элементов развивающейся общественности, наконец, от общероссийской и международной ситуации. Несмотря на то, что клубы оставались по своему основному назначению прежде всего учреждениями досуга, «привыкание» власти к факту существования клубов и к некоторой их автономии заняло продолжительное время.
По убеждению, высказанному впервые Н. М. Карамзиным в согласии с «духом» дворянских клубов, идея клубной «говорильни», предназначенной лишь для избранных, не противоречила самодержавию и сословности как главным устоям общественного порядка. Тем не менее по мере распространения этого понятия на новые центры формирования общественного мнения, с приобретением прав гражданства «гласностью» постепенно пробивало себе дорогу и привлекало сторонников либерально-консервативное понимание самодержавия, предполагавшее не только его сохранение, но и определенную эволюцию.
До 1905 г. авторитарному строю, в отсутствие парламентских учреждений европейского типа и при недостаточном развитии периодической печати, сопутствовала патриархальная политическая культура. В новое время традицию средневековых челобитных продолжала в измененном виде особая форма отношений между обществом и властью. Элитные группы и их представители стремились обратить внимание носителей верховной власти на клубное или околоклубное «общее мнение», предлагаемое от имени более широких слоев общества. Таков смысл — при всех содержательных различиях — и записок Карамзина, рассчитанных на прочтение их Александром I, и обращенной к Николаю II петиции, инициированной Гапоном. Этой традиции суждено было возродиться впоследствии, снова видоизменившись, в «письмах во власть» советского времени.