В пореформенной России одновременно с дифференциацией общественного мнения, увеличением числа центров его формирования и распространения происходила дифференциация клубов. Политические клубы, первые из которых образовались в 1905 г., впервые поставили перед собой задачу целенаправленно формировать общественное мнение, исходя из программных документов партий и вырабатываемых ими решений, используя как внутриклубную деятельность, так и другие средства, в том числе партийную прессу. До 1917 г. к этой новой форме общественности, входящей в систему разного рода «говорилен» с Государственной думой на вершине, обновленная монархия адаптироваться так и не сумела, да и особенно не стремилась. Не был даже полностью отвергнут — в качестве распространителя политической молвы — архаический симбиоз консервативных салонов и аристократических клубов. Правительство, не желавшее образования массовых партий, могли удовлетворить лишь те политические клубы, деятельность которых носила самодовлеющий характер.
В то же время в условиях полупризнанной многопартийности новые клубы были или хотели быть межпартийными, сближающими партийные позиции либо в либеральном, либо в консервативном сегментах политического пространства. Успехи в решении этой объективно важной для России задачи оказались невелики, они были частичными и кратковременными. Политические клубы не превратились в координационные центры деятельности партий. Ограниченных результатов добились политики, предполагавшие использовать с той же целью «братские» связи масонства. Но исторический опыт попыток сближения партий сохраняет актуальность поныне.
Как явствует из фактов истории российских клубов, важной составляющей преобладавших там умонастроений являлась национальная идеология, базировавшаяся на сочетании стереотипов народного сознания и созвучных им идей русских и зарубежных мыслителей. Импульсы к насаждению и культивированию националистических мифов давали ведущие тенденции проводимой Россией как внутренней, так и внешней имперской политики, те принципы и установки, которыми руководствовались правительство и русская дипломатия на международной арене. Устойчивость этих мифов, начиная с антипольского, не обеспечила, однако, защиту от постепенного роста в обществе настроений, оппозиционных власти. Расчеты на русский национализм как средство противодействия революции не подтвердились, радикализм, направленный против имущих, мог совмещаться с национализмом и шовинизмом, как это особенно ясно показала Первая мировая война.
В стороне от главного русла развития клубной культуры находились рабочие клубы. В значительной степени из-за недостаточности количества общественных организаций, в том числе клубных учреждений, остававшихся и в начале XX в. недоступными основной массе горожан, социальные низы, даже их более образованная часть, по-прежнему воспринимали имеющиеся клубы как нечто «барское», чуждое народной культуре и приоритетам массового сознания. В жизни рабочих клубов превалировал культурно-просветительный компонент, вместе с тем их отличала не находившая иного легального выхода повышенная политизированность.
История этих клубов подтверждает, что группировавшаяся там «рабочая интеллигенция», с которой связывались благие надежды на «европеизацию» рабочего движения в России, не являлась социальным слоем с четкими границами и общими устремлениями. «Общее», условно говоря, мнение рабочей интеллигенции отторгало полностью или частично основополагающие ценности «старого мира». По крайней мере часть этого слоя принимала в дальнейшем активное участие в радикальной трансформации России. Не преувеличивая ее вклад в революцию, можно утверждать, что, влившись после революции в новую политическую и культурную элиту, она несла в себе накопленный до 1917 г. как разрушительный, так и созидательный потенциал.
Между тем амбивалентное слово-символ «говорильня», генетически связанное с первыми российскими клубами, снова оказалось востребованным в идеологическом обиходе в 1917 г. На этот раз и либералы, и радикалы вернулись к критическому и обличительному его толкованию. Опыт восьми месяцев между февралем и октябрем, когда обилие массовых «говорилен» помогло в конечном итоге большевикам, пробудил у их противников мечты о «сильной руке» как необходимой ступени на пути к возрождению русской государственности. Выход противники «углубления» революции видели в том, чтобы уничтожить «говорильни», прежде всего Советы, и установить временную диктатуру. К этому стремились тогда не только вожди белого движения, но и такие либеральные деятели, как Милюков{842}.