Сохранилась лаконичная зарисовка, позволяющая составить некоторое представление о московском Английском клубе на исходе его существования, в краткий послеоктябрьский отрезок его истории, — запись в дневнике директора библиотеки Румянцевского музея историка Юрия Владимировича Готье. Деятельный член Литературно-художественного кружка, Готье, по-видимому, посещал также Английский клуб (об отце его книготорговце В. И. Готье известно, что он был старшиной Купеческого клуба, а в принадлежавшей ему типографии печатались «прибавления» к каталогу библиотеки Английского клуба). Запись историка датирована 23 декабря 1917 г.: «Вечером обедал в Английском клубе; довольно много генералов в штатском (Зайончковский, Нилов) и вообще бывших людей; большая азартная игра; бывшие люди обладают выдержкой и воспитанием, а кроме того, в клубе стараются отвлечься от скорбных дум»{846}.
Идти в этом навстречу «бывшим людям» новая власть, разумеется, не собиралась, их скорбные думы были ей безразличны. Некоторые из членов и гостей клуба вскоре попали в гораздо менее комфортные условия, в том числе те из «бывших», кого упомянул Готье. Они не были, судя по их биографиям, москвичами и постоянными членами клуба; оказавшись не у дел, Зайончковский и Нилов просто воспользовались открытым доступом в клуб. Революция поставила их и им подобных перед жестким выбором: сопротивляться чуждой им власти или искать способ адаптации к новым условиям жизни — без каких-либо гарантий защищенности от преследований и во втором случае.
Проследить последующие биографии всех членов Английского клуба или какого-либо еще столь же известного клуба — задача, пока нерешаемая. Но на примере хотя бы названных Готье лиц и самого Готье, пусть не самых типичных членов Английского клуба, можно увидеть, каков был тогда для них «веер возможностей» и какой из возможностей каждый из них сумел воспользоваться в том случае, если сразу не эмигрировал.
До июля 1922 г. Ю. В. Готье систематически вел свои тайные записи, насыщенные резкими оценками революции, ее участников — «горилл», как он презрительно называл их, и новой власти. Опасаясь обыска и ареста, он отдал дневник американскому профессору Фрэнку Голдеру, который переправил неподписанную рукопись в США (Голдер находился в советской России с миссией АРА){847}. Сам Готье остался в России, хотя и задумывался одно время об эмиграции, и все-таки был арестован — уже в 1930 г., вместе с другими видными историками старой школы, по фальсифицированному обвинению в монархическом заговоре («Академическое дело»). В 1934 г. он получил возможность вернуться из ссылки в Москву, в 1939 г. был избран академиком, что свидетельствует не только о бесспорных научных его заслугах, но и об определенных способностях к вынужденной мимикрии. Можно вместе с тем предположить, что взгляды его на новый строй претерпели некоторые изменения.
Генералу от инфантерии Андрею Медардовичу Зайончковскому, видному военному историку и теоретику, командовавшему в Первую мировую войну дивизией и корпусом на Юго-Западном фронте и русской армией в Румынии, а после Февральской революции уволенному в отставку, суждено было отсидеть в 1918 г. несколько месяцев в Таганской тюрьме. Ему и здесь пригодились качества «бывшего человека», отмеченные Готье. Тюрьма свела его с другим заключенным, бывшим ультра-большевиком, ставшим непримиримым врагом новой власти, Григорием Алексинским. Генерал помогал ему с разрешения администрации тюрьмы разбирать тюремный архив. Но дальше пути их разошлись. Алексинского в январе 1919 г. освободили и даже, по свидетельству его жены, предложили от имени Ленина какую-то высокую должность в советском правительстве. Он ее не принял и вскоре после этого, в июне, бежал из большевистской России за границу{848}. А Зайончковский вступил (или был мобилизован) в Красную армию. С июля 1919 г. по февраль 1920 г. он исполнял должность начальника штаба 13-й армии в составе Южного и Юго-Западного фронтов, по окончании Гражданской войны, с 1922 г. преподавал в Военной академии РККА.
Начальником штаба армии Зайнчковского назначили в тот момент, когда войска Деникина добились наибольших успехов, продвигаясь на московском направлении. Недавно выяснилось, что, вступив в должность, он сразу же передал белым через своего адъютанта, который остался в Орле, оперативные документы и планы командования 13-й армии по нанесению контрудара. По словам адъютанта, Зайончковский в душе сочувствовал белым. Документы сочли имеющими огромную ценность, белые воспользовались ими, хотя и не в полной мере, благодаря чему избежали поражения{849}.