В речи людей XVIII в. это слово еще не встречалось, и в «Словаре Академии Российской», вобравшем в себя словарный запас, накопленный к концу века, мы его не находим. Нет его и в вышедшем в 1847 г. «Словаре церковно-славянского и русского языка». Если обратиться к словарю Владимира Даля, то там этого слова также нет; по всей вероятности, не потому, что оно было ему незнакомо, а из-за своего происхождения: русское по виду и звучанию оно родилось не из стихии «живого великорусского языка», словарь которого составлял Даль, а из речевого обихода образованных людей начала XIX в., читавших или по крайней мере слышавших о европейских парламентах и, возможно, размышлявших над тем, пригоден ли в России чужеземный опыт. В двух последних словарях есть как будто похожее слово, употреблявшееся в народном просторечии, — «говорня». Но оно означало не место, а действие и было вскоре вытеснено «говорением».
Новое же слово «говорильня», появившись, обрело постепенно разные оттенки. Составители изданного в конце XIX в. соответствующего тома нового академического словаря русского языка учли дальнейшее его распространение. Указав на первоначальный его смысл («шуточный перевод слова парламент»), они дали ему уже расширительное и однозначно отрицательное толкование: «Место или общество, где теряют время на пустые речи»{108}. В период реформ 60–70-х гг., когда произошел первый прорыв к гласности, и позже образ парламента (или «говорильни») стал прилагаться ко всей совокупности тогдашних средств ее выражения, включая прессу и появившиеся выборные учреждения.
В бытовании слова в клубах и за их пределами отразились особенности русской политической культуры в связи с развитием общества и общественной мысли. И поскольку понятие эволюционировало, в какой-то мере удаляясь от его истоков, попытаемся далее, говоря о клубах, проследить по возможности нюансы и окраску как раннего, так и позднего словоупотребления.
Что касается изначального сравнения клубов или клубных помещений с парламентами, то до реформ Александра II оно употреблялось в одних случаях с иронией, в других — не без чувства гордости за клубное сообщество. Разумеется, всем было понятно, что клубы не входят в систему власти. Имелось в виду иное: свобода высказываний как одна из дворянских привилегий, реализуемая не публично, а внутри узкого объединения «своих», закрытого для посторонних. В то же время сравнение клуба с парламентом характеризовало складывавшееся в общественном мнении отношение к парламентским учреждениям и политическим свободам на Западе, а также расхождение позиций относительно возможности или невозможности их существования в России.
Клубы не могли не попасть в поле зрения некоторых дворян-либералов начала XIX в., мечтавших о российской конституции в период, когда возможность ее не исключало и правительство. Оригинальное мнение высказал именно в связи с функционированием клубов декабрист Николай Тургенев. Характерно, что оно соединялось с невысокой оценкой интеллектуального уровня и кругозора членов петербургского Английского клуба, в котором Тургенев состоял с конца 1817 г. (сохранился его входной билет на 1818 г. с надписью «Знак для входа в Английское собрание»){109}. В переписке и дневнике Н. И. Тургенева клубу уделено немало места.
В клуб Николай Тургенев приходил обедать и читать газеты; «разговоры же этих невинных клубистов весьма неинтересны, — писал он брату Сергею. — Далее Реомюрова термометра и газетных известий (и то „Северной почты“) не простираются. Это даже несносно может быть, когда надобно говорить о чем-нибудь. К тому же и мрак превеликий». В другом случае он называл тех же петербургских «клубистов» «печенегами Английского клоба». Постепенно он все же втянулся в клубную жизнь, хотя и не изменил свой взгляд на «клубистов»; старший его брат Александр считал, что Николай «убивает много времени в Английском клобе»{110}. Посетив в 1821 г. Москву и сравнив два клуба, Николай Тургенев не нашел между ними больших отличий (в полном согласии с тем, что тогда же писал москвич А. Ф. Малиновский): «Английский здешний клуб всегда наполнен людьми, но все играют в карты. Печально или жалко видеть все это».