Н. И. Тургенев. Рис. Б. Ф. Соколова. 1816 г.
Очевидно, «мрак», о котором Тургенев писал брату еще не один раз, — антитеза просвещенности. Невежеству и эгоизму Тургенев противопоставлял заботу о «благе общем», а примирению с тем, «что делается, несмотря на то, что делается дурно», — законность, «точный и справедливый порядок вещей», над которым «клубисты» смеются, испытывая уважение только к существующей власти{111}. Подразумевалась, следовательно, под «мраком» и приверженность самодержавию как не подлежащему изменению государственному устройству.
Впоследствии, после восстания декабристов, Тургенев, доказывая в «Оправдательной записке», что никогда не был республиканцем, писал: «Бывали разговоры общие о различных формах правлений… О правлениях представительных я часто имел случай думать, читать, слышать»{112}. Тургенев имел в виду разговоры в среде членов тайных обществ. Но пищу для раздумий на эту тему давали и клубные впечатления. Неприятие консерватизма «клубистов» не помешало ему уловить в организации жизни клуба, в клубной практике принятия решений сходство с парламентом, включая и серьезное, и комичное, и отталкивающее. Так же, как то, другое и третье видели в деятельности реальных западноевропейских парламентов начала XIX в. (палат, камер депутатов) не менее наблюдательные современники Тургенева, причем не одни только наблюдатели-иностранцы.
Тургенев познакомился с парламентскими выборами и парламентами во время пребывания за границей. И не он один. Другой русский, Владимир Давыдов, внук по материнской линии известного нам графа Владимира Орлова, учившийся в 1825–1828 гг. в Эдинбургском университете, посещал заседания английского парламента и французской палаты депутатов. В 1827 г. по дороге из Эдинбурга в Лондон он фиксировал между прочим в записной книжке наблюдения за избирательной кампанией в Ньюкасле — с агитацией и пирами, устраиваемыми землевладельцами, с посулами и подкупом избирателей (как окончивший английский университет, Давыдов — с 1856 г. граф Орлов-Давыдов — получил право участвовать в выборах и пользовался им по возвращении на родину, в британском посольстве){113}. Но можно вспомнить, например, сатирическое изображение природным англичанином — Чарльзом Диккенсом — избирательной кампании в вымышленном, но типичном городке Итенсуиле (речь шла, как считают комментаторы, об одном из «гнилых местечек», лишившихся к моменту написания романа права избирать депутатов, согласно биллю о парламентской реформе 1832 г.){114}
Итак, чем же конкретно обогатили Николая Тургенева наблюдения за жизнью петербургского Английского клуба, как они повлияли на его размышления о «правлениях представительных»? Этими наблюдениями он поделился с братом Сергеем в письме от 11 февраля 1818 г. «Английский клоб доказал мне недавно на опыте, как натурально представительство и как оно свойственно даже и членам клоба нашего. Дело шло о прибавке цены на обед. Старшины или министры объявили, предложили. Поднялась оппозиция и выбрала своим председателем одного дантиста: он говорил, кричал — точно как в парламенте — и наконец, баллотировали — прибавка утверждена; оппозиция en deroute (разбита. — И. Р.), а минестериальные [стали] пить пунш, кричать ура, стучать в столы и дразнить оппозицию. Между тем все обошлось в порядке. Дай только людям средства говорить об их интересах, то всегда они будут говорить дельно»{115}.
Пример делового «говоренья» по сугубо частному вопросу приводился, таким образом, в качестве не теоретического, а жизненного довода в пользу введения в России представительной системы. Чтобы сделать столь серьезные и далеко идущие выводы на основе эмпирической и заурядной реальности, нужно было быть Николаем Тургеневым. Как все последователи идей Просвещения, в реформаторских проектах он исходил из требований разума. Но современники признавали в его личности черты «государственного человека»; идеям он стремился придать жизненную основательность и убедительность, апеллируя к интересам. Размышляя на эту тему, он приходил к выводу, что дворянство считает крепостное право для себя выгодным, тем более что «роскошь, расточительность увеличилась, и что помещики хотят более издерживать прочего»{116}.
Рассчитывал ли Тургенев, что дворяне сочтут через какое-то время соответствующим своим интересам отказ от самодержавия, если сам же, обобщая, характеризовал их умонастроение как «мрак»? Или надеялся на то, что они осознают выгодность «представительства» после того, как совершится политический переворот, и тогда они припомнят свой клубный опыт? К этой теме, но в ином ракурсе, сравнивая уже не клуб с парламентом, а настоящий парламент с клубом в России, он вернулся еще раз, в связи с сообщением из Англии о том, что парламентская оппозиция там «очень слаба — как бы в английском клобе» (в петербургском){117}.