Установленный уставом «комплект» петербургского клуба был ниже, чем московского, — 350, затем 400 членов, но велика была и очередь кандидатов — до 1000, в частности из-за особой строгости, как правило, при приеме. Даже некоторые высокопоставленные сановники не становились и кандидатами из опасения, что их забаллотируют, и это скажется на их репутации, а потому предпочитали не рисковать. «Часто случалось, — вспоминал о петербургском клубе М. Н. Лонгинов, — что члены-предлагатели отказывались от баллотирования своих перед самым избранием, заметив, что есть сомнение»{201}.
Результатом всего этого являлось преобладание более или менее пожилых членов клуба, незначительная доля молодежи. Более «проходимыми» были дети и внуки старшин или членов клуба с большим стажем. Их могли записывать в детском возрасте, и эту практику перенял, например, Московский купеческий клуб. В уставе его говорилось, что если в списке кандидатов окажется малолетний, его не следует вычеркивать, он должен оставаться, пока не подрастет и сможет баллотироваться. Списки членов петербургского Английского клуба изобилуют фамилиями представителей дворянских династий.
В провинциальных клубах старались, подражая столичным, действовать при приеме так же придирчиво, а мягкость вызывала протесты. Когда в Саратовском дворянском клубе только в день баллотировки узнали, что желающий стать членом клуба бывший становой пристав состоял под судом за взятки и другие злоупотребления по службе, о чем старшины не сообщили заранее, 42 члена вышли из клуба{202}.
Из оглавления «Обряда» Московского Английского клуба
В московском Английском клубе сначала ограничения на посещение отсутствовали, и в 1805 г., ссылаясь на «обряд» (устав), некий-г-н Приклонский предложил допускать в клуб всех желающих. Но предложение собрало только 17 голосов, черных шаров оказалось 61. В дальнейшем существующая практика была отражена в новой редакции устава: не могли быть ни посетителями, ни кандидатами, а следовательно, и членами клуба купцы, домовладельцы — не дворяне, владельцы и служащие московских промышленных и торговых заведений, крестьяне, а также постоянно служащие в Москве чиновники и военные{203}. Смысл последнего ограничения, возможно, состоял в том, чтобы клубный отдых во всех его видах не помешал им нести государственную службу, то есть не клуб ограждали от чиновников и военных, а этих последних от клуба. Но, по-видимому, запрет не распространялся на очень многих лиц, состоявших на государственной службе. Так, беспрепятственно посещал клуб не раз упоминаемый нами московский почт-директор А. Я. Булгаков, служивший при генерал-губернаторе Голицыне чиновник А. Ф. Романов (его называл в качестве посетителя клуба Булгаков) и многие другие.
В уставе петербургского Английского клуба такого ограничения не было, как и в провинциальных дворянских клубах. Местным чиновникам всегда принадлежала там главенствующая роль, например, в Киевском клубе, основанном в 1839 г., или в основанном в 1861 г. Одесском Благородном собрании, где в число учредителей вошли в полном составе чиновники канцелярий генерал-губернатора и градоначальника, выполняя распоряжение последних. Это, по словам историка клуба, «бюрократическое начинание» собственно и делало собрание Благородным, так как остальные его члены принадлежали главным образом к купечеству, ввиду специфики географического и экономического положения Одессы{204}.
В начале 20-х гг., согласно данным А. Ф. Малиновского, в Российском Благородном собрании насчитывалось более 1000 «записанных членов», а «не имеющие права быть записанными» могли только смотреть с хор колонного зала, как танцуют дворяне{205}. Оформленный в 1839 г. Дворянский клуб открыл доступ в число своих членов купцам, почетным гражданам, лицам иных сословий, если они имели ученые степени и звания, классным художникам, артистам императорских театров 1-го разряда и иностранцам, кроме мещан и крестьян. Ограничения сословного характера на прием в клубы исчезли из уставов только в конце XIX в.