Сергей Глинка называл два памятных события из истории клуба: чтение приехавшим из Петербурга И. А. Крыловым своих еще не опубликованных басен в кругу любителей и знатоков словесности и уже упоминавшееся чествование князя Багратиона. «Душа наша живет напоминаниями, — наставительно писал Глинка, — будем вспоминать славных сынов Отечества»{231}.
Оба путеводителя уделили некоторое место и Купеческому клубу, тогда он по-прежнему помещался в Китай-городе, на Ильинке. В клуб входило 150 членов, а «на масленице, в маскараде, — сообщал Глинка, — бывает до 1500 человек». «Тут приятно видеть стечение русских и иностранцев. Тут в один вечер можно видеть жителей различных стран, сближаемых промышленностью и торговлею». «Съезды посетителей сопровождаются вежливостью, сердечностью и приветливостью»{232}.
И. Гурьянов в путеводителе 1831 г. убеждал читателей в том, что облик купеческого сословия «исполински» изменился, и произошло это благодаря тому, что оно следует примеру дворянства. Еще недавно между купечеством и дворянством существовала «ужасная противоположность», купечество «было во мраке непросвещения» и отличалось «только делами коммерческими и любовью к отечеству». «Лучший первостатейный купец за грех поставлял присутствовать в обществе образованном, в обществе нового вкуса, поставлял за стыд надеть на шею платок или на плечи фрак, почитал предосудительным присутствие женщин в беседах своих и даже чтение светских книг ставил за нечто соблазнительное…»
Теперь же, продолжал автор путеводителя, в Купеческом собрании можно увидеть, как «молодые люди из сего почтенного и степенного сословия» «с легкостью и искусством кружатся в вихре танцев», а другие «играют в коммерческие игры». «…В частных их беседах все имеет разительный отпечаток патриотизма, все дышит истинной любовью к Престолу законных государей». Предметом бесед членов клуба и гостей являются «политические новости, литература, художества, изящное и вообще все науки, не исключая даже метафизики», причем многие, опять же молодые люди, знают иностранные языки, французский, немецкий, латынь, и «не для моды, но для знания»{233}.
Если вспомнить пушкинское «латынь из моды вышла ныне» (результат закрытия в 1815 г. иезуитских пансионов, после чего латынь перестала быть обязательной частью «светского» дворянского образования), — то знание ее говорило о «серьезной» образованности по сравнению с мизерными познаниями Онегина. Из дворян по-настоящему владели латынью, кроме самого Пушкина и его друзей по Царскосельскому лицею, многие декабристы: Н. М. Муравьев, А. О. Корнилович, И. Д. Якушкин, Н. И. Тургенев, М. Ф. Орлов, Г. С. Батеньков и другие. Древние авторы, по свидетельству Якушкина, были их настольными книгами{234}.
Выясненные А. И. Рейтблатом подробности биографии Гурьянова, безземельного и нечиновного дворянина, жившего плохо оплачиваемым литературным трудом, говорят о том, что писал он о московских купцах и об их клубе со знанием дела, на основе собственных наблюдений. Но распространять данную им и, по-видимому, справедливую оценку культурного уровня отдельных купеческих сыновей, посещавших клуб, на купечество в целом оснований, конечно, не было. Косвенным показателем культурного уровня большинства членов Купеческого клуба, то есть как-никак купеческой элиты, может служить тот факт, что библиотеку в клубе стали создавать только в 1850 г. На покупку книг, «которые заслужили одобрительные отзывы лучших современных журналов», было тогда ассигновано 1000 руб. До этого, с момента основания клуба, выписывались русские и иностранные издания и с 1814 г. имелась читальня{235}.
В хвалебном ключе была выдержана информация в путеводителе Гурьянова о Немецком клубе в Москве. Путеводитель сообщал, что в этот клуб записаны и многие русские. Утверждалось, что он не похож на клубы в Германии: «там буйная вольность, здесь скромное благоустройство, танцуют, играют в коммерческие игры, курят табак и приятно, с германским чистосердечием проводят зимние вечера»{236}.