Чем главным образом занимались члены клуба в действительности, Грибоедов, разумеется, хорошо знал. В ранней редакции комедии Репетилов после того, как выясняется, что он приехал в дом Фамусова из Английского клуба, восклицал: «Да, а что я там творил?», на что Чацкий отвечал: «Играл, и ел, и пил». Репетилов соглашался, но лишь отчасти: «…Играл, по маленькой играл. Пил, жажду запивал. Съел три куска чего-то…». За этим и следовало описание «секретнейшего союза»{267}.
Точка зрения Грибоедова на клуб выражена и в репликах Чацкого, разбавляющих восторженные излияния Репетилова. Изумление Чацкого вызывает прежде всего местопребывание «секретнейшего союза». Очевидно, что Грибоедов «поместил» мнимое тайное общество в Английский клуб именно для того, чтобы усилить комический эффект сцены. «Ах! я, братец, боюсь. Как? в клубе?» — с деланным испугом переспрашивал Репетилова Чацкий. Фантастический характер именно этого элемента «исповеди» Репетилова подчеркивался и зачислением в «секретнейший союз» Федора Толстого, совершенно не подходившего по своей общеизвестной биографии авантюриста, картежника и бретера к роли члена тайного политического общества. И не случайно появление комедии (в списках) переполошило прежде всего старшин Английского клуба, испугавшихся повторения неоправданной, но суровой реакции властей, наподобие памятного указа Павла I. Карательных мер не последовало только потому, что генерал-губернатор Голицын объявил всю комедию пасквилем на московское дворянство. Тем самым он взял под защиту и Английский клуб, почетным членом которого состоял{268}.
Артист Художественного театра В. В. Лужский в роли Репетилова. 1906 г.
В последекабристский период, в 30-х гг. XIX в., картина дворянской Москвы, нарисованная Грибоедовым, казалась Пушкину устаревшей, он обращал внимание на экономическое ослабление московских «тузов». Но взгляд Грибоедова на цитадель московского дворянства — Английский клуб он не считал при этом анахронизмом. Версия, приписывающая критицизм Пушкина в отношении членов клуба всецело эпизоду 1833 г. (необходимости уплатить штраф за невозобновление вовремя членского билета), конечно, несерьезна.
Клуб упоминался Пушкиным неоднократно — в переписке (еще чаще, как видно из переписки, в беседах с друзьями) и дважды в «Евгении Онегине». В 7-й главе романа несколько строк уделено безымянному мужу одной из московских родственниц Лариных Пелагеи Николавны: «А он, все клуба член исправный, / Все так же смирен, так же глух / И так же ест и пьет за двух» — характеристика, идентичная полувопросу-полуответу Чацкого при встрече с Софьей в начале комедии: «Ну что ваш батюшка? все Английского клоба / Старинный, верный член до гроба?» Сам Чацкий, состоящий, по его признанию, членом клуба, явно не намерен туда направляться, чтобы «пожертвовать» «целые там дни» «молве про ум Молчалина, про душу Скалозуба». «Молва» — это стихия жизни Английского клуба, вот почему оба, Пушкин и Грибоедов, не видели в преданности «до гроба» клубу ничего, кроме духовной ограниченности.
Второй раз клуб упоминается в «Отрывках из путешествия Онегина», в не публиковавшейся при жизни поэта части этой главы романа. Герой романа после двухлетних странствий по России, так и не избавившись от преследующей его тоски, «в Москве проснулся на Тверской», после чего появился «в палате Английского клоба». Ю. М. Лотман в комментарии к этой главе «Евгения Онегина» отметил, что две строфы, о Новгороде и о Москве, строятся на противопоставлении героического прошлого и ничтожного настоящего{269}. Исторические воспоминания — о призвании варягов, о «грозных Иоаннах» — служат фоном для иронического изображения Английского клуба:
Итак, Онегин замечен в Москве благодаря Английскому клубу, именно из клуба исходит «разноречивая молва». Москва предстает перед читателем «говорильней», где общественное мнение, вопреки Карамзину, не является общим и далеко не всегда безобидно. И здесь Пушкин близок тому, как изображал дворянскую Москву автор «Горя от ума».