Второй после 1812 г. рубеж, рубеж 1825 г., столь важный для развития русской общественной мысли, не имел такого значения в истории русской клубной культуры. Подозрения со стороны Третьего отделения были малоосновательны — так же, как преувеличенными были надежды таких представителей дворянской интеллигенции, как Пушкин, сдвинуть с места эту инерционную структуру. Общественное мнение, складывавшееся в дворянских клубах, не преподносило никому ничего непредвиденного, так как идеологические его основы оставались неизменными.
Объективная же роль клубов в обществе была главным образом стабилизирующей. Клубы, вросшие в российскую действительность, символизировали устойчивость бытия, государственного и повседневного, и воспринимались в качестве именно таких учреждений-символов. Тем самым они включались в число несущих опор существующего порядка. Так было по крайней мере до тех пор, пока правил Николай I. Что это «не полный порядок», как сказал царь наследнику перед своей кончиной, дошло до сознания клубной элиты далеко не сразу.
Часть 2. КЛУБЫ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX — НАЧАЛЕ XX ВЕКОВ
«Мудрёное время»: клубы, реформы, гласность
«Мудрёным временем» назвал первые годы правления Александра II М. П. Погодин. Выступая в московском Благородном собрании на обеде в Татьянин день, он хотел, очевидно, выразить этим простым определением сложный спектр чувств пребывавших в замешательстве членов дворянского общества{347}.
К середине 50-х гг. в правящих кругах была осознана, хотя и в разной степени, необходимость приступить к проведению реформ и прежде всего упразднить крепостное право. В связи с этим снова приобрела актуальность тема желательности если не «общего мнения», то по крайней мере консолидированной поддержки политики, проводимой правительством, со стороны авторитетных центров зарождающейся общественности, включая клубы.
Само по себе вступление на престол нового императора никак еще не повлияло на клубную среду. Качественно она оставалась той же, что при Николае I. В канун отмены крепостного права некоторое внимание клубам уделил журнал «Современник», прямо не связывая эту тему с предстоящими и уже готовившимися реформами. И. И. Панаев в обозрении «Петербургская жизнь», которое он вел на страницах журнала, сравнил клубы российской столицы с лондонскими, взяв, таким образом, обычную и привычную точку отсчета. В результате сравнения выяснилось, что облик тех и других не изменился, различий между ними меньше не стало, не говоря уже о несопоставимости их общественных функций.
В Петербурге, отметил Панаев, клубы «размножаются в последнее время», но они «еще не вошли в потребность нашей жизни». Для многих они предмет роскоши, так как «при наших широких натурах клубы не сокращают, а значительно увеличивают наши расходы» (вероятно, имелись в виду прежде всего карточные проигрыши и штрафы, а не членские взносы и не плата за обеды). Семейные же люди со средствами, если они заняты каким-нибудь делом и не ведут большой игры, могут обойтись без клуба; они обедают, читают газеты и журналы дома. Тем более, что «общих интересов у нас нет никаких или очень мало, следовательно, говорить почти не о чем». Единственный общий интерес в клубе — карты, только они «равняют и сближают людей», ибо «к неудобствам нашей клубной жизни присоединяются еще сословные предрассудки, табели о рангах, благосклонные или неблагосклонные взгляды свысока и так далее»{348}.
Указав на отсутствие или почти отсутствие «общих интересов» и, следовательно, «общего мнения», Панаев подтвердил более ранние наблюдения Пушкина и близких ему современников. Правда, уже без горечи и иллюзий, не возлагая на клубы в этом смысле ни малейших надежд, сознавая, что указанные им «неудобства» клубной жизни — производное от устройства общества в целом и установки членов клубов на сохранение этого устройства в нетронутом виде.
Провинциальные клубы, сохраняя своеобразные черты, также привлекали не всех, кому вход туда не был закрыт. «Одесский вестник» так характеризовал тех, кто регулярно посещает местное Благородное собрание: они приходят для того, чтобы провести приятно и недорого свободное время, это по преимуществу иностранцы и «люди дельные», то есть коммерсанты, — «люди, которые разумным образом зарабатывают в месяц по тысяче рублей и более», те, кто умеют «ценить деньги и время». Им достаточно побеседовать «где-нибудь в уголке за чашкой кофе или стаканом консерва, которые стоят всего 7 копеек», а если они играют, то так, что «проигрыш не разорителен». «Мы же, русские, в подобные заведения не ходим, нам надо что-нибудь подороже, чтобы показаться…», «всякое развлечение, всякое удовольствие ценим по количеству потраченных на него денег», «нам нужны не развлечения, а расходы на них, во всем мы ищем внешности. Эта внешность убивает нас, и через нее мы не сводим концы с концами»{349}.