Все же и этот факт не означал, что «аристократическая партия» смягчилась по отношению к главным деятелям «эмансипации» в Петербурге — братьям Милютиным и другим. И после того, как Николай Милютин вышел по болезни в 1866 г. в отставку, ненависть и озлобление не уступили места другим чувствам.
«Московские ведомости» оставались самой читаемой в московском Английском клубе газетой и при Каткове, и после него. При всем том клуб в условиях продолжавшихся еще реформ явно терял былое свое значение. Во второй половине 60-х гг. он воспринимался уже как «сильно павший», хотя и «сохранивший характер светского дворянско-бюрократического чопорного собрания»{404}. С сокращением числа членов клуба и желающих «ораторствовать» в «чернокнижной» («говорильне»), а также ввиду ухудшения материального положения клуба это помещение за библиотекой и еще две комнаты сдали в аренду соседнему магазину. «Говорильню» старшины перевели в каминную за «инфернальной» — комнату меньшего размера{405}.
А. И. Герцен выделял два фактора, решивших судьбу крепостного права: царскую волю и общественное мнение. Поскольку общественное мнение окончательно перестало быть общим, решающим явился первый фактор. Есть и такой взгляд: тот факт, что при огромном количестве недовольных отменой крепостного права в среде поместного дворянства не нашлось ни одного смельчака, который рискнул бы выступить апологетом крепостного права в повременной печати, служит показателем победы образованного меньшинства в борьбе за русское общество{406}. Все же отрицать открытое сопротивление, в том числе, как мы видели, в клубах, не приходится. Роль прессы в целом как силы, формирующей общественное мнение, неоспоримо выросла, но единства ни в прессе, ни в «образованном меньшинстве», группировавшемся в добровольных ассоциациях, не наблюдалось.
Плоды реформ. «Клубу нет дела до убеждений»?
Две мысли из пореформенного потока идей имеют отношение к теме российских клубов, хотя их авторы клубы не упоминали и, возможно, о клубах и не думали. Одна достаточно тривиальная мысль выражена в романе Достоевского «Преступление и наказание» устами Мармеладова. При первой встрече с Раскольниковым он говорит ему: «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти». Новое время усиливало потребность горожан в общении, неизбежно сопряженном с обменом мнениями по волновавшим общество вопросам.
Противоположную направленность имела известная речь обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева, с которой он выступил 8 марта 1881 г., после убийства народовольцами Александра II, на заседании Совета министров. Помимо всего прочего, обращает на себя внимание многократное употребление в речи в единственном и во множественном числе слова «говорильня» — всего девять раз. Призывая отклонить обсуждавшийся проект М. Т. Лорис-Меликова как конституционный, Победоносцев заклинал нового императора не учреждать «по иноземному образцу новую верховную говорильню», не идти навстречу «так называемым представителям земства», которые, разобщая царя с народом, «предлагают устроить нам говорильню вроде французских etats generalite. Мы и без того страдаем от говорилен, которые под влиянием негодных ничего не стоящих журналов разжигают только народные страсти». Нельзя уступать «так называемому общественному мнению», — заявлял Победоносцев{407}.
Пристрастие оратора к определению «так называемый» оттеняло его резко критическую позицию по отношению к реформам предыдущего царствования и их результатам. Программа нового царствования, заявленная Победоносцевым по обыкновению в отрицательной форме, была для него тем более органичной, что опыт английского парламентаризма (о перенесении которого в Россию тогда речи не было) он считал непригодным и в большинстве государств Западной Европы. Снова, таким образом, выдвигалось на первый план сказанное когда-то в наставлении Нессельроде будущему императору Николаю I и не раз повторявшееся вплоть до проведения «великих реформ».
Под уже имеющимися в России «говорильнями» Победоносцев не подразумевал клубы, дворянские и недворянские. «Говорильнями» он назвал всесословные учреждения, созданные реформами 60–70-х гг.: во-первых, земские и городские учреждения и, во-вторых, «новые судебные учреждения», «говорильни адвокатов». Список заключала пресса: «Дали, наконец, свободу печати, этой самой ужасной говорильни…» В периодические издания действительно переместились очаги общественного мнения, правда, для Победоносцева оно было «так называемым». Но вряд ли он считал клубы способными играть роль альтернативных ему центров и возлагал на них какие-то надежды.