Как не обозначать новый правительственный курс, ясно, что этот курс был противоположен либеральному видению будущего России, и не только в вопросе о «верховной говорильне». В самом умеренном варианте либералы отводили первостепенное место тому, что хотел перечеркнуть Победоносцев: развитию независимой периодической печати, выражающей «средние мнения», и особенно развитию местного самоуправления. Оно, отмечал Б. Н. Чичерин, более эффективно во всех отношениях, чем бюрократический аппарат, где «господствуют личные интересы и произвол», «бумажное производство заменяет… настоящее дело, и официальная ложь заслоняет истину…». Развитие местного самоуправления должно было создать условия для избрания в перспективе настоящего народного представительства{408}.
Члены дворянских клубов были на стороне Победоносцева. Подобно ему и Каткову, они отвергали не только проекты либералов, но и идеал славянофилов — законосовещательный Земский собор, который, по убеждению Победоносцева, явился бы лишь благовидной формой вредного для России представительного начала (с чем полностью согласился Александр III){409}.
При том, что дворянские клубы не могли вернуть себе дореформенную инициативную и активную роль в защите консервативных ценностей, они внесли свой вклад в формирование в «образованном обществе» взгляда на реформы Александра II и их последствия, который концентрированно выразил Победоносцев. Это обнаружилось еще до первомартовского убийства, в связи с оправданием присяжными Веры Засулич. По словам председателя суда А. Ф. Кони, после оправдательного вердикта «в Английском клубе поднялась тревожная болтовня, и приговор над судом присяжных был подписан совокупностью сановных желудков, обладатели которых вдруг почувствовали себя солидарными с Треповым».
Неточность здесь лишь в том, что это произошло не вдруг. Кони писал о петербургском Английском клубе, но и в московском клубе точно так же «предавали проклятию» председателя суда — «красного нигилиста», причем и там и здесь настроение членов клубов оформляли статьи Каткова. Согласно Каткову, Кони, «подобрав присяжных, взятых с улицы, подсунул им оправдательный приговор». Позицию Каткова, его «вредного таланта» поддержали тогда и министры, за исключением одного лишь Д. А. Милютина. Сам Кони, отстаивавший незыблемость судебной реформы, полагал, что в решении присяжных по делу Засулич выразились «общественное мнение и даже совесть общества», но признавал, что общество было далеко от единодушия{410}.
К концу XIX в. настроение в верхах стало меняться. Но в старых клубах с дореформенным стажем по-видимому не вызвала возражений произнесенная Николаем II в начале его царствования, 17 января 1895 г. речь о «бессмысленных мечтаниях» земцев — «злополучная речь-нахлобучка», по определению высокопоставленного чиновника внешнеполитического ведомства В. Н. Ламздорфа{411}. Между тем на исходе столетия ее встретили отрицательно как несозвучную времени и своим содержанием, и тоном в самых широких кругах общественности и даже в петербургской правящей верхушке. «Я уверен, к несчастью, что большинство членов Государственного совета относится критически к поступку государя и, увы, некоторые министры тоже», — жаловался Победоносцев великому князю Сергею Александровичу{412}.
Косвенно высказался о пореформенном умонастроении преобладающей части членов дворянских клубов К. Н. Леонтьев. В одном из писем драматургу Н. Я. Соловьеву он предостерегал его от влияния А. Н. Островского, который, как считал Леонтьев, «несмотря на весь поэтический дар свой», либерал и «несколько нигилист» «по строю мысли, по философии, так сказать, и политическим сочувствиям». Если оставить в стороне вопрос о возможности полностью отделить политические взгляды писателя от его творчества, в письме был точно очерчен круг дорогих Леонтьеву ценностей, чуждых, по его мнению, Островскому: «Он ненавидит монашество, не понимает вовсе прелести православия, не любит, видимо, с другой стороны, изящного барства»{413}. Впоследствии, говоря о себе, Леонтьев добавлял, что ему самому «дороги монархии, чины, привилегии, знатность, войска…»{414}.
Антиэгалитаризм философии Леонтьева был созвучен умонастроению членов привилегированных дворянских клубов. В общем и целом составленный им перечень ценностей был близок к тому, что было дорого «изящному барству», по-прежнему сосредоточенному в московском Английском клубе. Тех «бар», которые отрешились от всего этого, в клубе в лучшем случае терпели. Известно, что недолюбливали в клубе князя Л. С. Голицына, знаменитого винодела, он открыто заявлял, что «не посрамлен» никакими царскими наградами, чинами и орденами.