Все же в условиях происходившего после 1861 г. разложения старого общественно-экономического уклада состав членов клуба не мог не измениться. Чрезвычайно интересные результаты дали подсчеты А. И. Куприянова. Как видно из полученных им данных, изменения происходили и в дореформенное время, однако тогда они были медленными и незначительными. За почти полстолетия, с 1802 г. по 1851 г., в клубе на 3 % уменьшилось количество дворян и чиновников и с 1,6 % до 3,5 % увеличилась доля купцов и почетных граждан (вероятнее всего, это были только почетные граждане). Существенно, в пять раз, уменьшилось количество членов клуба — иностранцев, которых всегда было немного. Но и к концу этого отрезка времени, в 1851 г. дворяне и чиновники составляли еще 88,6 % членов клуба. Вероятно, до 1861 г. этот уровень сохранялся.
Иную динамику демонстрируют данные, относящиеся главным образом к пореформенному периоду. К 1910 г. первая категория членов клуба, определявшая его облик, сократилась до 68,9 %, а вторая выросла до 22 %. Удельный вес иностранцев почти не изменился, составив в 1910 г. 0,6 %. Если согласиться с тем, что лица, чья сословная принадлежность на 1910 г. не установлена (4,8 %), — это представители провинциального дворянства, то долю дворян и чиновников в общей массе членов клуба нужно несколько увеличить, до 73,7 %. Вектор изменений остается, однако, тем же. Одновременно происходило сокращение числа дворян с титулами — с 83 человек в 1851 г. (13,1 % всех членов) до 58 в 1879 г. (13,4 %) и до 20 в 1910 г. (11,6 %){415}.
Тем не менее из этих данных вовсе не следует, что состав клуба претерпел коренные изменения, и в начале XX в. старейший московский клуб был уже не дворянским по преимуществу, а «разночинско-демократическим»{416}. Напротив, в этом смысле он по-прежнему противостоял остальным клубам и происходившему в пореформенное время процессу разрушения сословности.
С приведенными цифрами вполне согласуется мнение известного адвоката и либерального политического деятеля, в начале XX века депутата Государственной думы и правого кадета Василия Маклакова. Был ли он, сын врача и присяжный поверенный, членом Английского клуба, неизвестно, но осведомленность его не вызывает сомнений. Рассматривая ретроспективно, будучи уже в эмиграции, особенности культуры и быта предреволюционной Москвы, он писал, что Английский клуб до конца оставался «оплотом московского консерватизма». Клуб объединял замкнутый, все более редевший и не пополнявшийся кружок родовитого, но не служилого дворянства, старого барства и знати, который на сделавших карьеру чиновников смотрел свысока. Первенствовал этот кружок лишь в дворянском самоуправлении, поставляя предводителей дворянства. «По этому кругу, — заключал Маклаков, — можно было еще судить о старой Москве Александровской эпохи. Но это была только почтенная реликвия, которую уважали, но которой не подражали»{417}.
Нежелание подражать «почтенной реликвии» выразилось и в том, что прежний интерес к Английскому клубу исчезал и в питавшей его дворянской среде. Это повлекло за собой сокращение числа членов в абсолютных цифрах. Сокращение вызывалось появлением новых, более привлекательных клубов, их «конкуренцией». Но не только этим, так как сама дворянская среда все более расслаивалась. Для определенной части дворян, в том числе титулованных, сословная принадлежность утратила былой высокий смысл, или во всяком случае не являлась больше предметом особой гордости, что также сказалось на отношении дворян к столь почитаемым раньше аристократическим клубам в Москве и Петербурге. Одним из показателей изменений как в положении, так и в умонастроении дворянства и явился отток представителей этого сословия в другие клубы.
По свидетельству Д. Никифорова, в Благородном собрании «с начала введения эмансипации балы ежегодно падали и опускались и, наконец, совершенно были прекращены за отказом посещать их со стороны юных дебютанток из общества дворян». После большого праздничного вечера с музыкальными выступлениями и живыми картинами в апреле 1860 г., последнего празднества, организованного усилиями дворянства, колонный зал собрания стал всесословным, его предоставляли «кому угодно»{418}.
О московском Английском клубе тот же Никифоров, член клуба с начала 60-х гг., писал, что «в старое дворянское время не только вся обеденная зала была плотно уставлена покрытыми столами, но и портретная, гостиная была занята обедающими членами»{419}. К 1891 г. число членов клуба сократилось по сравнению с этим старым, то есть дореформенным, временем, почти втрое, до 210, в 1910 г. — до 187. Возможный максимум, согласно последней редакции устава, устанавливался на уровне 300 членов, но и он был теперь недостижим. Очередь на избрание, в которой в 1861 г. состояло 1676 кандидатов, исчезла еще в конце 60-х гг.{420} С 1864 г. для избрания членом клуба было достаточно получить абсолютное большинство голосов вместо 2/3{421}.