Клубы значатся у Жемчужникова в списке примет дореформенной Москвы, остающейся по крайней мере внешне все той же, что во времена Пушкина: «Пустырь, заборы, барский дом, / Казармы, клубы, школы, будки, / Собора древняя глава, разбитый колокол Ивана, / И все, что видела Татьяна, / Когда предстала ей Москва».
В соответствии со старинной мыслью Карамзина, превратившейся в расхожее мнение, судить о том, изменился ли дух Москвы, автор, он же герой поэмы, намерен по Английскому клубу: «А право, иногда/ Без клубных слухов я тоскую / (Вот как сегодня)… И тогда / В Москву хотел бы, на Тверскую!». «Ведь там главнейшая стряпня / Идет общественного мненья». Тем более, продолжал иронизировать Жемчужников, что клуб «Хоть Английский — а Русь! / Здесь, наконец, я наберусь / Суждений, слухов, толков, сплетен». И пример суждений из недавнего прошлого: «Вот хоть бы право крепостное — / Сей жаждавший воскреснуть труп… / Наверно, что-нибудь такое / Предвидит Английский там клуб».
«Прогулка» по Тверской приносит автору-герою разочарование. Он встречает вереницу саней, колясок и карет, где «сидят, нахмурив строго брови и величаво развалясь» «важные лица» — «что ни москвич, то князь / Чистейшей рюриковой крови». Между тем из-под колес «этих глупых экипажей» по-прежнему брызжет грязь (это в 1869 г., но и позже, ближе к концу века пастухи каждое утро гнали мимо клуба стадо коров за Тверскую заставу — границу Москвы){443}. К тому же автор вдруг вспоминает, что по четвергам в клубе нет «ни собраний, ни бесед», а сам он не член клуба и, может быть, никогда не доживет до такой чести. Знакомых он не встретил, и на него «одни лишь смотрят львы и улыбаются ехидно»{444}.
Возможно, поэт, будучи за границей, что-то конкретное узнавал о клубе, о его «духе» от своих корреспондентов или от приезжавших из России для того, чтобы сравнить эти сведения с личными впечатлениями первой половины 60-х гг. Но в итоге никаких изменений в жизни клуба поэма так и не отразила. В том, что их нет, в неподвижности клуба и его членов Жемчужников в отличие от Левина (или самого Льва Толстого) ничего положительного не находил.
Некрасов посвятил поэму «Недавнее время» в основном петербургскому Английскому клубу, членом которого он состоял, накопив достаточно разнообразных впечатлений. Поэма явилась откликом на отмечавшееся торжественно 1 марта 1870 г. 100-летие клуба, однако откликом не парадным, наподобие изданной к юбилею книги, а гротескным. У персонажей поэмы имелись прототипы, и читателям нетрудно было догадаться, о каком клубе идет речь, хотя в тексте наименование «Английский» не употреблялось.
Член обоих Английских клубов, и петербургского, и московского, М. Н Лонгинов, чьи воспоминания были включены в юбилейный сборник, обращал внимание на верность петербургского Английского клуба традициям. Подобно Льву Толстому, он считал, что эта черта его жизни заслуживает уважения: «…Нельзя душевно не уважать… общества, которое переживает столетие, храня нерушимо добрые предания общежития и благородства, особенно в стране, где все так скоропреходяще и изменчиво и так быстро выходит из памяти и привычек всякого нового поколения»{445}.
Этот взгляд желчному Некрасову был чужд, хотя именно Лонгинов, в прошлом его приятель и сотрудник «Современника», в свое время рекомендовал избрать Некрасова членом петербургского клуба. Ни в прошлом, ни в настоящем Английского клуба, в котором Некрасов провел не один вечер за игрой в карты, он не находил привлекательных черт. К тому же, хорошо зная Лонгинова петербургских времен, в его аттестации клуба он увидел желание безосновательно приписать и себе лично то благородство, которое тот приписывал всем членам клуба. Вместе с тем поэт счел необходимым показать, что, вопреки Лонгинову, клуб, несмотря на «добрые предания», уже не тот, каким был раньше. Содержание поэмы во многом относилось и к клубу московскому:
И в Петербурге, и в Москве прошло то время, когда «клуб снабжал всю Россию умом». Очевидно, что, говоря об этом прошлом, Некрасов так же, как Жемчужников, имел виду не столько реальное влияние обоих клубов, сколько их преувеличенные претензии играть всероссийскую роль. При этом Некрасов не щадил ни клубных консерваторов, ни либералов. С сарказмом он вспоминал клуб в качестве «говорильни» в «благодатное время надежд», описывая происходившие там жаркие дискуссии по крестьянскому вопросу, когда