Третьему собеседнику, Долгову, клубные обеды не по карману, в клуб он является после «более, чем скромного обеда» на стороне, чтобы бродить по залам, «высматривая себе кого-нибудь в слушатели». В соответствии с придуманной фамилией это тип неимущего дворянина, но с другой стороны, он же — носитель клубной традиции политического «говорения», на сей раз на актуальную и в то же время не совсем новую для клуба тему — об историческом призвании России объединить весь славянский мир.
Еще в 1860 г. И. С. Аксаков привез в Сербию послание славянофилов, среди подписавших его были и члены клуба К. С. Аксаков, А. С. Хомяков, П. И. Бартенев, М. П. Погодин, А. И. Кошелев и другие. Правда, тогда одни влиятельные сербы от встречи с ним уклонились, а другие отвергли послание как выражение российской великодержавной политики, несущей сербам угрозу растворения в славянстве{448}.
Между тем в российском обществе славянофильство набирало очки. Речи, произносимые Долговым в «говорильне», — отзвук кампании в поддержку национально-освободительного движения балканских славян, организованной в 70-х гг. Московским славянским комитетом во главе с Иваном Аксаковым. Составленный им адрес царю с просьбой заступиться за славян единогласно приняла Московская городская дума. В связи с кампанией в их защиту выросла популярность славянофильских идеалов. Вероятно, по замыслу Писемского, Янсутский должен был оттолкнуть читателей романа не только характером деятельности, но и своей черствостью, отсутствием сочувствия «братьям-славянам». Вразрез с общим настроением, в том числе членов клуба, он заявляет, отвечая Долгову: «турки — честный народ, а славяне — плутишки»{449} (даже если такие взгляды могли иметь место, столь откровенное их выражение малоправдоподобно).
Если обратиться к фактам жизни, соответствовавшим этой тематической линии романа Писемского, то окажется, что клубы были так или иначе включены в организованную И. С. Аксаковым кампанию. Посланец Аксакова и его сподвижник, подрядчик строительных работ из дворян (и потому член Английского клуба) А. А. Пороховщиков посетил 21 сентября 1876 г. Ливадию, чтобы доложить Александру II «о состоянии умов в Москве». После этого он рассказывал в Английском клубе, как принимал его император, о том, как своим докладом о кипучей деятельности Аксакова он «растрогал царя до слез», убедив его в том, что движение является действительно общенародным, а руководители Славянского комитета — лица благонамеренные. Возвращаясь из Крыма, царь остановился в Москве и произнес речь, за которой последовали новые воинственные манифестации и «ухаживание за москвичами» царских приближенных, чтобы «возбудить щедрость Москвы, вызвать пожертвования на военные нужды, ибо она всегда считалась богатым источником средств»{450} (всего Славянский комитет собрал более 700 тыс. руб.).
Пожертвования собирались и в клубах, как в столичных, так и в провинциальных. В Саратовском коммерческом собрании выделили в пользу славян из запасного капитала 5 тыс. руб. и обложили дополнительным сбором игроков в карты, собрав еще до 1 тыс. руб., так что один из бывших старшин, испугавшись, что это разорит клуб (из него «потащат последнее»), стал уговаривать членов клуба «умерить щедрость, но его не слушали. Все были в чаду, в угаре», — сообщал клубный летописец{451}. В Киевском дворянском собрании также повысили плату за карты до 2 руб. 50 коп. «в пользу страждущих болгар», но в дальнейшем к прежнему размеру (2 руб.) так и не вернулись{452}.
Активизация славянофильства в Москве явилась прологом к начавшейся в апреле 1877 г. русско-турецкой войне. В Английском клубе участились «стратегические разговоры», на развешанных в читальне картах усердно переставляли флажки{453}. Подобное было и в других клубах. По окончании войны, 14 октября 1878 г. ее героев генералов Ф. Ф. Радецкого и М. Т. Лорис-Меликова чествовали в петербургском Английском клубе, устроив торжественный обед, носивший характер «семейного праздника». В 1881 г. Радецкого чествовали и в московском Английском клубе.
Но тяжесть войны, вопреки первоначальным предположениям, и неудачные для России ее внешнеполитические последствия, оформленные решениями Берлинского конгресса, побудили правительство больше не поддаваться настроениям славянофильской общественности, ни дворянской, ни всесословной. Выступление Аксакова против Берлинского конгресса привело к его высылке из Москвы и закрытию Славянского благотворительного общества (бывшего Славянского комитета). Согласно оценке историка М. М. Карповича, союз правительства Александра II с панславизмом, который Николаю I был вообще чужд, не отличался особой сердечностью и оказался кратковременным, «шум панславистов» был для правительства и его дипломатии скорее помехой, нежели подспорьем{454}.