Московский купеческий клуб потратил на благотворительность за 60 лет 485 тыс. руб. — в связи с войнами (Крымской и русско-турецкой 1877–1878 гг. — 10 тыс., русско-японской — 140 тыс., устраивая госпитали, летучие отряды с лазаретами и т. д.), в связи с пожарами в Петербурге и Симбирске, на помощь учащимся и учебным заведениям — 60 тыс., на медицинскую помощь, на помощь московским благотворительным учреждениям, на сооружение храмов и памятников и т. д.{486} Одесское Благородное собрание проводило благотворительные вечера и маскарады. Одесское коммерческое собрание также занималось благотворительностью постоянно. Здесь действовал «неприкосновенный фонд для бедных невест», в голодный 1891 год собрали 1 тыс. руб. в пользу голодающих, кормили бедных обедами, отчисляли деньги детскому приюту (20 % средств от маскарадов), в 1904 г. была образована касса взаимопомощи для обедневших членов собрания. Все это, не считая единовременных пожертвований — жертвам землетрясения, раненым во время русско-японской войны и т. д.{487}
Упрек Гордона мог быть связан и с желанием поставить благотворительность под контроль властей. Е. Д. Кускова в своих воспоминаниях о Саратове 80-х гг. приводила пример полулегальной благотворительности Саратовского коммерческого клуба, имевшей место и в других городах. Клуб ежегодно проводил традиционное и распространенное мероприятие — благотворительный вечер «в пользу недостаточных студентов», но при этом значительная часть полученных таким образом средств направлялась ссыльным и заключенным. Подобным же образом проводились сборы в столичных городах в пользу политического Красного Креста{488}.
Проблему общественного мнения в связи с клубами Гордон не затрагивал. Дата издания его очерка, 1883 г., напоминает об историческом фоне — о драматических событиях за два года до этого, определивших курс нового царствования, о чем говорилось в начале главы. Нежелание власти считаться с не устраивавшим ее («так называемым») общественным мнением должно было косвенно отразиться в той оценке клубов как центров общественности, какую дал им благонамеренный автор.
По этой причине самое интересное в очерке Гордона — его полемика с другим правоведом, профессором Ярославского Демидовского лицея А. А. Борзенко, чьи взгляды Гордон считал «чистейшей идеализацией», не отвечающей реальному положению дел. Правда, Борзенко приводил в пример кружки, клубы, общества, собрания «в странах с развитой общественной жизнью». Там «ни на минуту не задумываются исключить члена, уклонившегося от господствующего в кружке направления». Но при этом он намекал, что в таком же направлении будут развиваться клубы и в России.
Возвращаясь по существу к мысли о роли клубов как необходимой «говорильни», Борзенко старался определить универсальное, общее для всех стран понятие общественности. «Клуб, — писал он, — имеет значение по преимуществу общественное. „Общественность“ держится не на принуждении права, но соответствием в личных взглядах, сходстве в наклонностях и стремлениях тех, кто составляет общение. „Общественность“ покоится на внутреннем сближении единомышленников, исповедующих один нравственный кодекс; нередко здесь требуется одинаковость политических, религиозных, экономических убеждений от тех, кто входит в состав кружка, созданного для преследования целей политических, религиозных, экономических, литературных, художественных и для содействия развитию какого бы то ни было рода деятельности в стране».
Что касается клубной жизни в России, то Борзенко находил, что и здесь налицо отношения, основанные на чувстве общественности. Они поддерживаются силой связывающего многих единства убеждений и привычек, иногда даже одинаковостью происхождения (дворянские клубы) или рода занятий (клубы приказчиков).
На это Гордон отвечал, что клубам нет дела до религиозных и политических убеждений, никто эти убеждения до вступления в клуб не проверяет. «Столь же мало возможно ожидать, чтобы вся эта разнокалиберная масса лиц исповедывала общий нравственный кодекс». Клуб как учреждение, в котором люди ищут отдыха от треволнений жизни, куда приходят развлекаться и веселиться, играть в карты, танцевать, обедать, читать газеты, журналы и книги, не тревожит внутренний мир человека. А враждебное отношение внутри клубов к отдельным их членам может определять «не одно начало общественности», но «иногда и личности, сплетни, интрига…», что, конечно, никто и в том числе оппонент Гордона не думал отрицать{489}.