Кто был более прав в этом споре? Очерк Гордона отразил признание властью и консервативной общественностью сложившегося на протяжении столетия уклада жизни и характера деятельности клубов как элемента культуры отдыха и развлечений. На какие-либо изменения в дальнейшем Гордон не рассчитывал и появления более тесных, внутренне сплоченных объединений в России, преследующих иные цели, кроме развлекательных, не предполагал, не желая замечать и первых ростков такого сплочения. Между тем они уже появлялись, прежде всего в среде интеллигенции.
Клубы интеллигенции
В воспоминаниях уже упоминавшегося П. Д. Боборыкина (писателя, которому принято было приписывать приоритет сугубо российского применения слова «интеллигенция») можно прочитать, как в начале 80-х гг. XIX в. М. Е. Салтыков-Щедрин, узнав о переводе на французский язык его «Сказок», скорее расстроился, чем обрадовался. «Помилуйте, какой интерес я могу представлять для французской публики?.. Я писатель семнадцатого века, на их аршин. То, против чего я всю жизнь ратую, для них не имеет даже значения курьеза». Боборыкин, соглашаясь отчасти с Щедриным (он «по-своему прав»), вспомнил, что подобным же образом оценили содержание «Грозы» Островского, поставленной в Париже, французские критики. Нравы, изображенные в пьесе, напомнили им Францию еще более глубокой древности — XIV века{490}.
Выраженное таким образом Щедриным убеждение в том, что Россия отстает от Западной Европы на целую эпоху и, следовательно, необходимы усилия государства и общества, чтобы это отставание преодолеть, совпадало с преобладавшим во второй половине XIX в. умонастроением демократической интеллигенции. Оно, в свою очередь, определяло ее общественное поведение, хотя и не единообразное. Е. Д. Кускова, рассказывая в своих воспоминаниях об участниках кружков разночинной молодежи в Саратове, между прочим указала на такую особенность их культурных запросов: у них отсутствовал заметный интерес к своеобразию истории России (слава Ключевского, гремевшая уже в Москве, до провинции еще не дошла), зато «всем хотелось знать, как живет Европа и другие народы», почему Россию называют «отсталой страной»{491}. Понятно, что навстречу этому желанию шла прежде всего та пресса и литература, которая формировала «так называемое», по определению Победоносцева, общественное мнение.
Численность и удельный вес интеллигенции даже в составе городского населения были еще невелики и росли медленно. В Петербурге, где они были выше всего, доля людей умственного труда с высоким образовательным цензом в 1869 г. среди взрослых жителей столицы составляла 8–9 %, а в 1900 г. 11 %. Вместе с тем появление и развитие растущего числа всевозможных объединений интеллигенции — кружков, обществ, клубов — явилось одним из показателей повышения ее общественной роли в ходе и в результате проведения реформ 60–70-х гг., в связи с многообразными их последствиями.
Образование научных обществ по отраслям главным образом гуманитарного знания началось еще до 1861 г., не говоря уже о прочной и долговременной кружковой традиции. Новым явлением пореформенного времени были самостоятельные клубы представителей интеллигенции, осознавших свою общность как социальной группы (или в рамках одной профессии) и не удовлетворенных участием в дворянских и купеческих клубах, тем более, что эти клубы далеко не всем слоям интеллигенции были доступны.
Вероятно, с этой самоидентификацией связано нередкое предпочтение наименованиям «клуб» и «собрание» обозначения «кружок» — на французский лад, но также и для того, чтобы подчеркнуть стремление к близости, тесной связи, реальной или желательной, между его членами. Название «кружок» могло быть официальным, и тогда оно входило в видимое противоречие с большим числом «кружковцев». Но были и неоформленные кружки, употреблявшие с иронией название «клуб». Участники кружка народнически настроенной молодежи в Саратове во второй половине 70-х гг. — семинаристы, студенты, учительницы, рабочие — избрали местом ежевечерних встреч соборный сад «Липки», а одну из скамеек в саду назвали «Клубом благородных лодырей»{492}.
Клубы, объединявшие лиц исключительно творческих профессий, стали создаваться в первые же пореформенные годы. Один из первых таких клубов, Шахматный клуб в Петербурге, просуществовал недолго, всего лишь полгода. Организовала его группа литераторов во главе с Николаем Серно-Соловьевичем, открывшим до этого книжный магазин и публичную библиотеку. На открытии Шахматного клуба 10 января 1862 г. присутствовало более 100 литераторов и ученых, предполагалось через клуб сблизить между собой оппозиционные течения в журналистике. Но уже 8 июня клуб был закрыт за исходившие из него «неосновательные суждения»{493}.