Утром он по привычке вставать рано проснулся в семь часов, но, вспомнив, где находится, повернулся на другой бок. Окончательно Егор встал в начале десятого, уловив прилетевшие с кухни запахи поджаривающихся шкварок: баба Аксинья пекла блины.
– А где Демьяныч? – Егор вышел из спальни в спортивных трусах, обнял сзади Аксинью, чмокнул в щеку.
– По грибы пошел, – расплылась в улыбке стряпуха, румяная от печного жара; печку она летом не топила, но ради гостя решила истопить, попотчевать его деревенской вкуснятиной.
– Я пока физкультурой позанимаюсь, через полчаса прибегу.
Крутов вышел во двор, по которому бродили куры, заглянул в «хитрый домик», который Осип оборудовал унитазом без дна, и сделал в саду за домом зарядку, после чего выбрался через огород к пруду и побежал вокруг, вдыхая всей грудью чистый, не отравленный никакой химией или газами воздух, напоенный ароматами трав и цветов. А спрыгивая с огромного пня на тропинку, ведущую в лес, неожиданно нос к носу столкнулся с девушкой на велосипеде, которую встретил еще вчера, при въезде в деревню, только на сей раз на ней был летний легкий сарафан вместо джинсов, а волосы были распущены, а не увязаны в длинную косу.
Она бы упала с велосипеда, если бы Егор не успел подставить руку.
– Простите… держитесь.
– А вы не выскакивайте из леса, как леший… извините.
Несколько секунд они рассматривали друг друга: незнакомка сердито, он заинтересованно и оценивающе, – потом Крутов улыбнулся и получил ответную снисходительную улыбку. Девушку нельзя было назвать красавицей. Большегубая, большеглазая, глаза цвета морской волны с густыми и длинными ресницами, лицо продолговатое, с курносым носиком, грудь небольшая, но крепкая (и похоже, девица лифчик не носит), талия тонкая, ноги длинные, но полноватые… И все же присутствовал в ней некий таинственный шарм, проявляющийся не то во взгляде, не то в улыбке, в повороте головы, в жесте, который заставлял вглядываться в нее снова и снова и ждать откровения или чуда, а может быть, просто улыбки.
– Я вас видел вчера.
– Я вас тоже, Егор Лукич. А вы меня не узнаете?
Крутов пригляделся повнимательней и вдруг с удивлением понял, что перед ним повзрослевшая на семнадцать лет толстушка-хохотушка Лизка, дочь соседей Качалиных.
Когда он уезжал из Ковалей, ей едва исполнилось восемь лет.
– Елизавета? Ты же была… такой… такой кругленькой…
– Толстухой, вы хотите сказать? – засмеялась Лиза. – Как видите, кое-что изменилось, узнать меня трудно. А вы на побывку приехали, Егор Лукич? Надолго?
– Зови меня Егор, а лучше Горка, как прежде. Приехал же я скорей всего надолго, не меньше, чем на месяц. Так что заходи в гости, буду рад. Поговорим.
– Ой, непременно зайду, да и вы тоже не забывайте…
– Не забывай, мы же перешли на «ты».
– Ой, ну хорошо, Егор Лу… то есть Горка, – она снова засмеялась, – надо еще привыкнуть, Горка, уж очень ты… суровый и крутой, городской.
– Зазвонистый, как сказала бабка Аксинья. Ты где сейчас обретаешься? Работаешь, учишься?
– Уже год как работаю менеджером в одной брянской рекламной фирме, «Навигатор» называется, может, слышал?
– Я телеболвана смотрю редко. А что заканчивала?
– Рекламно-дизайнерскую академию в Москве.
– Глянь-ка, – удивился Крутов, – я ведь тоже там прописан. Были рядом, можно сказать, и ни разу не встретились. А куда это ты с утра на велосипеде? Я смотрю, это твой «национальный» вид транспорта?
– Удобно, – в который раз улыбнулась Елизавета, и от этой улыбки в душе Крутова тихо зазвенели какие-то чуткие струны. – Я здесь пейзажи снимаю, совершенно чудные, пригодятся для работы.
Только теперь Егор обратил внимание на лежащую на багажнике велосипеда коробку с видеокамерой «LG».
– Понятно. А не боишься заблудиться? Проводник не нужен?
Елизавета сморщила носик.
– Я с отцом здесь все чащобы облазила, не заблужусь. К тому же в лесу теперь стоит какая-то воинская часть, забор из колючей проволоки, дорогу асфальтированную проложили, говорят – прямо к Московской трассе. В общем, цивилизация стучится в наш медвежий уголок.