— Солнце мое…
Шелест веток, соловей, влажная капель росы, шорохи старого дома и скрип кровати остались вовне. А тут было слияние двух тел и двух сердец. Эриль тоже рванула с оборотня рубаху, пусть распахнутую на груди. Ей хотелось обладать, обнимать Янтаря целиком, безо всяких преград. Быть для него не только опекаемой жертвой коварного мага-упыря.
Отдавшись поцелуям и объятиям, вуивр перегнулась спиной назад; вскинув руки, рванула узлы на запястьях зубами, и, так и держа руки над головой, разматывала бинты, пока Янтарь спускался к лону и целовал ей бедра и колени. А после опустила сверкнувшие серебром запястья на загорелые, почти черные в темноте плечи оборотня.
Янтарь заорал и скатился с постели. Эриль, перекатываясь следом, осознала, что наделала, и, не боясь ушибиться, раскинула руки, чтобы не причинить возлюбленному новую боль.
Оборотень прикусил губу, помог женщине встать и выскочил с невнятными извинениями из спальни.
Женщина застонала, уткнулась лицом в подушки, хранящие его запах, и долго лежала без слез. Потом набросила рубаху и скользнула в коридор.
Чья-то тень мелькнула перед ней в зыбкой полутьме. Эриль узнала старуху-экономку и, постепенно избавляясь от отчаянья под воздействием любопытства, стала красться следом.
Половицы не предали ее. Старуха даже не подозревала, что кто-то идет за ней. Экономка двигалась наощупь, не зажигая огня, пару раз запнувшись о половики. И было непонятно и странно, зачем ей в потемках бродить по родному дому.
Преследование привело Эриль на чердак. Там старуха, похоже, перестала бояться. А может, без света ей было не обойтись. С тихим шорохом вспыхнул сальный огарок в блюдце на колченогом столе. Экономка отодвинула стул, достала из сундука письменные принадлежности и с усердным пыхтением принялась за работу. Эриль следила за ней в щель между косяком и дверью.
Оглянувшись, ничего не заметив и не услыхав, экономка уже доставала из плетеной клетки голубя, чтобы привязать к лапке послание, когда вуивр прыгнула вперед и развернула ее за плечо. Голубок забил крыльями, старуха заорала и попыталась спрятать письмо в складках юбки.
— Не знала, что ты грамотна.
— М-матушка… Ох, сердце захолонуло, — экономка прижала к груди ладонь. — Что ж вы по дому босая-то бегаете? Ваш маг из меня кровушку выхлещет до капли…
Экономка попыталась выжать слезы на глаза. Эриль требовательно протянула руку за письмом. Старуха нехотя уступила.
— …вернулась… почитай, в добром здравии… только укус на шее заживает плохо, пухнет и сукровицей сочится… Дым глаза бесстыжие прячет, а Янтарь от нее не отходит, боится наедине оставлять… — удивленно разобрала Эриль. — Это ты обо мне пишешь? И кому?
— Нехорошо вам не доверять мне, мона, — произнесла экономка с укоризной. — Сиру Лелю пишу, поскольку он просил.
— И давно пишешь?
— С начала самого.
— Шпионишь?
— Сударыня! — экономка выпрямилась, гневно тряхнув юбками. — Отчего бы не помочь хорошему человеку, который так вас… в вас интересуется.
— Если он такой хороший! — закричала Эриль, — что ж он сам не написал?! Сочит за спиной! Все они в одной чаше купаны!
Она, сбросив клетку, высунулась в окошко, дожидаясь, пока прохладный ветер остудит жгучие слезы.
— Деньги берешь с него за это?
— Кораблем клянусь, нет! — огрызнулась старуха. — Я помочь ему хочу. Да чтобы в жизнь вашу с этим зверем серым не встревать.
Эриль развернулась пружиной:
— Я тоже зверь! Вуивр! Молния разящая.
— Дура вы, госпожа.
Глава 6
Эриль вломилась к Дыму без стука, замерла на потертом ковре посреди спальни, стараясь не дрожать и не стучать зубами, поскольку ночной холод уже пробрал ее до костей. Дым, лупая глазами, уселся в кровати. Стянул с головы ночной колпак и обмахнулся им, смешно взболтнув кисточкой.
— Если ты за оборотнем — его тут нет. Получил целебную мазь и ушел, — лекарь широко зевнул. И, наконец, проснулся. Силой усадил подругу в кресло, завернув в одеяло. Разворошил кочергой угли, подкинул дров, поставил кувшин с вином на решетку очага.
— Он давно спит, а ты все мучаешься, в чем перед ним виновата?
— Мы уезжаем утром искать остальных.
Дым опять зевнул, прикрывая рот узкой ладонью.
— Если мы уезжаем утром — ты сейчас должна быть в постели. И, заметь, я не намекаю на свою постель. Погоди-ка, — он поднес лампу и осмотрел шрам от укуса на шее Эрили. Надавил пальцами: