— Как насчет того, чтобы послужить мне грубой мужской силой?
Он пружинисто встал.
Женщина, вихляя бедрами и пряча в углу рта насмешливую улыбку, долго плутала среди дюн, поросших дроком и тамариском, и, наконец, остановилась в песчаной ямке за густым ивовым кустом, где даже шум моря был не так настойчиво слышен. Присела на корточки и поглядела на спутника снизу вверх.
— Садись, в ногах правды нет.
— Мы уже пришли?
Батрисс серебристо рассмеялась.
— Мы уже пришли. Скажи: какая кошка между тобой и вуивр пробежала?
— А тебе что за дело?
Она дерганула плечиком, на котором шелушился первый весенний загар.
— Просто… интересно.
— Я не буду тебе говорить.
— Почему? — Батрисс по-кошачьи провела розовым языком по припухшей губе. — Раньше мы прекрасно ладили.
— Раньше.
— Не будь букой, — она стремительно поднялась, скользнув бедром по его бедру. — Расслабься. Мне можно довериться. Я утешу тебя скорее, чем священник Кораблей.
Янтарь отстранился, глядя на колышущиеся ветки.
— Они купаются голыми.
Батрисс улыбнулась лукаво.
— О-о… Да ты ревнуешь, мой сладенький… Ну-ну, не зыркай! Этим меня не проймешь…
Она пробежалась пальцами по закаменевшему плечу оборотня, закинув глаза к небу, все так же улыбаясь, а вторую руку возложила ему на загривок, нажимая и поглаживая.
— Однажды я пряталась раненая… в публичном доме. И многому там научилась. Например — вправлять мозги мужчинам!
Батрисс захохотала и нырнула под низкие ветви. Синий платок с подшитыми по краю монетками слетел у нее с головы.
— О! — брюнетка порывисто вздохнула. — Кажется, я оцарапалась. Посмотри!..
Оборотень, нагнувшись, развернул ее лицом к себе.
— Да не здесь, а вот здесь, — Батрисс выпростала в разрез юбки ногу в кожаных шнурованных бричес. — Ох, ты не увидишь, а тут узелок затянулся…
Она возвела очи к небу, кривя губы, чтобы удержать торжествующую усмешку, когда Янтарь нагнулся, дергая узел зубами. Растянул шнуровку.
— Тут не синяк, тут рыбка.
Батрисс поиграла бедром, и рыбка точно поплыла по загорелой коже.
— Ну же! Что ж ты непонятливый такой?
Оборотень впился в рыбку губами, а потом завалил черноволосую на себя, заглядывая в фиалковые очи:
— А Эриль?
— А что Эриль? — Батрисс улыбнулась и шевельнула плечиком. — Я тебя не увожу. Я подстилка, дырочка. Меня не интересует нечто серьезное. И занудное… как ты, — она легонько ударила Янтаря пальцем по губам. А свободную руку удачно просунула между ним и собой.
— Так что же случилось все-таки? А?
— Я перестал быть мужчиной.
Батрисс захихикала, продолжая ладонью шалости:
— По-моему, ты фатально ошибаешься.
— Я перестал… с ней. Оставь!
— Нет, лучше встань и спусти штаны. Так мне будет удобнее.
И сама привстала на колени, вытянув трубочкой пухлые губы.
— Я все время жду удара в спину.
— От Эрили? — Батрисс, так и не успев приступить к ублажению оборотня, захлопала густыми ресницами. — Ты в своем уме?
— Она обожгла мне спину серебром, — проговорил он хрипло и страстно.
— В постели? Канделябром?
— Каким канделябром? — ошеломленно уставился на Батрисс Янтарь. — У нее серебро вот здесь, — он указал на запястья.
— Оригинальное украшение, — хмыкнула брюнетка. — Мне стоит об этом подумать… когда ты мне надоешь.
— Два серебряных ромба. Кровосос говорит, заклятие.
— Так-так-так… ты можешь внятно и медленно?
Батрисс стряхнула мелкий песок с бедра и стала затягивать шнуровку. Янтарь присел рядом.
— Ты не заметила, видимо.
— Заметила, бинты.
— Ее взяли на переломе зимы. Кромешники. В самый праздник кинулась спасать с костра упырицу. Бат, скажи, почему ей какая-то ведьма дороже меня? Эриль сделала для Тарвены все, усмирила вуивр, отстояла веру в Корабельщика, уничтожила Лидара и переломила хребет его армии, разве этого мало, чтобы жить спокойно? Просто жить?! Зачем она вмешалась в казнь? — он сглотнул. — Ее взяли спящей, в лесу. Я пошел по следу. И получил в руку серебром.
— Ты просто испугался, — сказала Батрисс тихо, дослушав его рассказ. — Столько месяцев одиночества и боли. Ты испугался опять стать волком и остаться им навсегда. Ведь так?
— Не знаю.
— Поговори с ней. Ты сам выбрал себе героя. Обычная женщина… — на губах Батрисс вновь расцвела улыбка, — бежала бы от тебя сломя голову.
Он тоже рассмеялся, встряхнув пепельной гривой.