— Э! — завопил голубок. — Что ты делаешь?! Это я должен побеждать! Ох!
Он попытался парировать, пропустил удар в грудь и в ошеломлении упал на спину, заслоняясь руками. Горбун отбросил ногой выпущенное красавцем-любовником оружие и приставил меч к его горлу:
— Проси пощады!
Зал, чьи симпатии вновь всецело были на его стороне, вопил и ревел, и много разлетелось в осколки глиняной посуды, которой лупили по столам.
— Просю! Он спятил… Помогите!
Горбун повернулся к директору театра:
— Я больше не слуга тебе! Прощай.
И, отбросив меч, соскочил с помоста к столу Эрили.
Батрисс и Дым рукоплескали.
А лицедей взял вуивр за руку так естественно, что она без споров отправилась следом. Они долго шли лестницами и запутанными коридорами и оказались в просторной комнате с ярко пылающим очагом, скамьями у стола, парой сундуков и широкой разобранной постелью.
— Хозяин не поскупился. У него сейчас мало постояльцев, а дом без жильцов ветшает. Так что каждый получил по комнате. А мы принесли ему неплохой доход.
Он отбросил надоевший парик, широким жестом стерев грим с лица. Следом полетела куртка с галуном. Эриль думала, юноша так же легко отбросит и горб и выпрямится, но этого не случилось. Лицедей обернулся к ней, одергивая льняную рубаху. Уставился пристальными глазами: рыже-зеленым и серым. Снял через голову кораблик на цепочке, с вишневым огоньком внутри.
— Это тебе.
Пальцы у него были ледяные, а кораблик горячий. Дивной работы, из ажурно переплетенного серебра.
— Я не могу… это взять.
— Пожалуйста… — лицедей сжал пальцы Эрили вокруг кораблика.
— Хорошо.
Свободной рукой она стянула с шеи свой: черненый, с колючим синим огоньком, протянула на раскрытой ладони. Парень моргнул.
— Ты вуивр?
— Это важно?
— Нет, — он надел шнурок с корабликом на шею и спрятал под рубашку. Губы у него были обметанные, и ресницы пушистые; и короткие соломенные волосы в свете очага отливали теплой рыжиной.
— Что ты будешь делать сейчас? — спросила она.
— Верну себе королевство.
Он смотрел, ощетинясь, ожидая — издевки? Насмешки? Не дождался — и каменные плечи отмякли.
— Поцелуй меня, если тебе не противно. Пожалуйста.
Глава 8
— Пожертвуйте на праздник святой Тумаллан, лечьцы и покровительницы рожениц.
Босая девушка в белом, с распущенными светлыми волосами чуть ли не упирала в живот Эриль серебряную миску с водой, в которой поблескивали редкие монетки. И умильно пялилась снизу вверх наивными серыми глазами. У нее было личико сердечком, ямочки на щеках, пухлые губы, а голубоватая кожа светилась в полутьме таверны.
— Святая Тумаллан? Это еще кто? — переспросил Янтарь.
— Милосердная Дева, Спасительница Корабельщика, нашедшая его в тумане! Из какой глуши вы приехали, господин?
— Пигалица!
Эриль бросила в чашу медяк.
— Так скоро праздник… Верно…
— Через неделю!
— Мы правда давно здесь не бывали. Тебя как звать?
— Тумаллан. Тумка…
— Ты собираешь здесь милостыню для храма?
— Не только… Еще лампы разжигаю, и подметаю, и…
— Вот что, Тумка, — Эриль положила руку на хрупкое плечико. — Закажи у хозяина для нас комнату. И завтрак на троих. Мы будем рады, если за ним ты поделишься новостями.
Девушка брякнула чашу с пожертвованиями на стол и убежала.
— И она не боится ее оставлять? — пробурчал Янтарь, протискиваясь на скамью между столом и стеной.
— Попробуй, достань хоть монетку, — подначила Эриль.
— Ну нет, я с вашим богом в игры не играю.
Девушка прибежала, шлепая босыми ступнями по полу. Положила на стол большой, позеленевший местами ключ:
— Вот, вам повезло, что остался чердак. Народу будет… море.
— Я не вижу тут толпу.
— Это потому что утро, — девушка улыбнулась и убежала снова. Вернулась она одетая просто и даже мрачно, волосы переплетя «корзинкой», а голову прикрыв кожаным чепцом, сгибаясь под тяжестью подноса с глиняной посудой. Расставив котелки с жарким и тушеным, плошки и кружки, сбегала за огромной сковородой со шкворчащей в сале яичницей и кувшином меда. И, наконец, присела к столу.
— У меня живот прилип к спине за время плаванья, — пожаловался Янтарь, придвигая к себе сковороду. На столешнице остался еще один обугленный круг. Тумка разлила по кружкам мед.
— А я ем, как птичка, — прощебетала она, хватая с деревянного блюда гусиную ногу и подставляя ломоть хлеба под жир. Эриль мрачно отхлебнула мед: в таверне было душно и хотелось пить. Напиток оказался жиденький, чуть кисловатый, с настойчивым запахом корицы. Самое оно.