— Ты уйдешь… без него! Я за эти знаки отдал… ты столько не стоишь!
Вуивр метнулась вперед, становясь жгучим ветром. Нож отлетел, его владелец умер раньше, чем он упал. Горбун сам стряхнул остальных и от души вмазал хозяину в челюсть.
Они вернулись в таверну, трясясь от холода и переживаний, и от ликующего чувства победы, их соединившего. Эриль ударила кулаком в двери Батрисс, не собираясь больше деликатничать. Но та открыла сразу, держа на отлете свечу, полностью одетая.
Лицедей вытирал с шеи щекотную кровь.
Дым глядел на его пальцы, и желтые глаза не по-хорошему сверкали. Но он лишь перехватил руку Леля и провел указательным пальцем по царапине на шее, отчего та затянулась…
— Хрю, — сообщила худая свинья, трескавшая выставленные в бадье на крыльцо отбросы. Висящее в зените солнце заглядывало во двор, обнажая неприглядность заплесневелых от сырости стен.
Янтарь подошел сзади и за плечи развернул подругу к себе, заглядывая в лицо:
— Эриль! Ты как?
— Все хорошо, — ответила она, стараясь убедить в этом прежде всего саму себя. Оборотень оглядел двор, брезгливо передернулся:
— Пойдем отсюда.
Тут, охая и ахая, набежала Тумка.
— Мона такая бледная… Я помолюсь святой Тумаллан за ее здоровье.
Янтарь отмахнулся от девочки, как от зудящей мухи. А вуивр спросила первое, что пришло в голову:
— Там, под скалой, я видела синюю крышу. Это новая часовня?
— Старая. Ее сожгли во время бунта, но восстановили по приказу короля. Там очень красиво.
— Ну, тогда мы должны на нее посмотреть.
И прежде, чем Тумаллан опомнилась, утянула Янтаря за собой.
Они слегка заплутали по дороге и вышли не к парадному входу в часовню, а к боковой стене из валунов, что поросла шубкой дикого винограда, хмеля и фасоли, ало сверкающей цветками среди зелени. Под стеной виднелся освещенный солнцем скат крыши, а шатровые башенки с корабликами-флюгерами гордо торчали кверху — так близко, что, казалось, их можно тронуть рукой. Вдоль скатов тянулись украшенные статуями желоба водостоков. Часовня, как изящная игрушка, покоилась на протянутой ладони горы, с трех сторон окруженная скалами, а с четвертой — открытая ветрам и морю. С той стороны была лесенка к пляжу. Врезанная в камень, поднимающаяся до чугунных ворот в беленых каменных стенах, что примыкали к скале и карабкались на нее. Одна из ажурных створок распахнута во двор перед часовней. Двор пересекали дорожки, мощеные аквамарином, лазуритом и плитняком. Между дорожками шершавилась густая, еще не припудренная летней пылью трава, а на площадке перед входом лежал грубый серый валун с темным оком ритуальной чаши. В знойном небе кружила чайка. Плети растений, свисающие со стены, чуть колыхались, рябя оттенками зеленого. Эриль и Янтарь, сидя на корточках на гребне, любовались открывшимся видом и никуда особенно не торопились. Вуивр согрелась и перестала дрожать.
Наконец оборотень, объявив, что сейчас испечется, не утруждая себя ходьбой в обход, спустился по винограду до основания стены и, оттолкнувшись, спрыгнул вниз, приземлившись на полусогнутые ноги. Вуивр последовала за ним. Храмовый дворик был пуст. Красивого и опасного прыжка просто некому было заметить.
Было знойно, жужжали насекомые, и ветерок с моря не приносил прохлады.
— Это можно пить? — Янтарь уставился на выемку в валуне, похожую на темный, напоенный водой зрачок. По воде плавали лепестки, она тонкой струйкой сочилась сквозь трещину в камне и исчезала в густом мху у его основания.
Эриль кивнула, и оборотень жадно припал к воде, сердито отводя рукой успевшие намокнуть пепельные волосы. В чаше мелькнула тень, и вуивр резко вскинула голову. И на скалах, и на гребне стены, где они прежде сидели, никого не было. Отчего же вдруг вернулось позабытое с Кэслина ощущение одеяла, сдавившего голову? На севере нет рабства, здесь почти не заметна Охота, здесь магов не приносят в жертву по храмовым праздникам. Или это люди Леля следят за ней? Или может даже его невеста?..
Эриль, криво улыбнувшись, подошла к порталу в храм. Стрельчатая арка была обведена барельефом из веток сирени с пышными синими гроздьями, между которыми вилась мозаичная надпись: «Хранителю Вальдецу и мастеру Граалю, сберегшим в темноте огонь».
…Они стояли на берегу. Прибой плевался пеной, и Вальдец дергал плечом, стирая брызги со щеки. Плащ намок и почернел от воды. Глупо было сердиться на дождь. И на то, что вновь проглядел появление вуивр. И священник досадовал на самого себя, что злится на вещи очевидные и неизбежные.