Дым и Батрисс с интересом вытянули головы. Лель, смеясь глазами, подержал паузу. Стал зачитывать жалобы. И с каждым словом Нактийская ворона краснела и дулась все сильнее.
«13 марта. Забралась на крышу «Золотой цепи» и там сидела в обнимку с котом. Горланили песни. Кот три дня еще ходил пьяный и от кошек морды воротил».
Лекарь, не сдерживаясь, заржал. Батрисс оскалилась и зашипела.
— А я виновата, что жмот-хозяин мне комнату на чердаке отвел? Кот ходил, орал, гремел черепицей. Потом и вовсе показалось, что уронил трубу. Пришлось вылезти и урезонить.
Лель скрестил пальцы, указательными прижимая рот, чтобы не расплывался в улыбке.
«16 марта. Честила содержательницу «Пламенеющих кущ» ведьмой».
— Ты б ее еще магом назвала! — непосредственно воскликнул Дым.
Батрисс облила его холодным взглядом:
— И магом могла. Она столько крови из девочек попила, — небрежно взмахнула рукой, — что тебе расти и расти.
«18 марта. Не имела права обзывать настоятеля часовни Лерка на мысу толстомордым, поскольку сие есть его конституция, а не следствие обжорства».
Нактийская ворона побагровела:
— Врет! Нагло врет! Из освященных яиц забирает себе каждое четвертое и молоко разбавляет.
— Ой, можно подумать, ты пьешь молоко!
Лель покивал пальцем:
— Тихо!
«24 марта. Сказала шкиперу «Сотеры», что тот швартуется, как пьяная корова. Имела место драка на набережной. Торговец пирогами, что имел… хм… храбрость их разнимать, потерял помятым и утопленным весь товар. После чего означенная госпожа из города исчезла, ни медяка не заплатив»…
— Дела у меня были. И почему, если он сам дурак, я ему еще и платить должна? — огрызнулась Бат и покосилась на толстую стопку, подымающуюся на локоть от стола, и то лишь потому, что была плотно увязана.
— А это доклады на твои контрабандные похождения, — хмыкнул Лель. — Но я их не стану зачитывать, а то и до ночи не управимся.
Пиратка почесала ухо:
— Ну, если морали окончены, я пошла тогда? Что-то мне здесь душно.
— Погоди, — Лель подмигнул Дыму и развязал белую ленточку на третьей стопке. — Мне тут для «Эрили» нужен капитан, опытный и отважный. Кого ты, Бат, можешь посоветовать?
— Ну, — дуясь еще сильнее, она поводила плечами. — Если я кого-то тебе посоветую, то признаю, что они лучше меня.
Метнула синий взгляд, как клинок:
— Не дождешься!
Лель подтянул к себе чернильный прибор:
— То есть, твое имя в патент не вписывать?
Батрисс жадно уставилась в гербовую бумагу. Строчки расползались черными зюзюками, не желая складываться в осмысленное.
— То есть ты… ты издевался надо мной, чтобы…
С визгом, напоминающим визг несмазанных петель, Батрисс прыгнула на короля. И тот, хохоча, повалился на спину, стараясь удерживать подальше от глаз готовые драть и царапать коготки.
Дым аккуратно вернул на место уроненный стул:
— Эй, вас там не придавило? Тише, Эриль разбудите!
— Да наверху не слышно ничего, — проворчала Батрисс, усаживаясь и пытаясь запихать в прическу вылезшие прядки. Напрасное занятие.
— Эй, твое величество, у тебя гребень есть?
— У тебя, — осклабился Лель. — Ты теперь капитан. Сейчас патент подпишу.
Батрисс вырвала у короля бумагу, едва дождавшись последнего росчерка и, держа ее перед собой на расстоянии вытянутых рук, минут пять восторженно носилась по каюте. Потом аккуратно опустила на стол, прижав чернильницей. Извлекла полотняные безразмерные штаны и рубаху из сундука и стала переодеваться, не обращая ни малейшего внимания на деликатно отвернувшихся мужчин. Перепоясалась, сунула за пояс пистолет, перевесила к нему нож, схватила патент и упорхнула знакомиться с командой.
Дым выдохнул и вытер рукой потный лоб. Лель верно истолковал его жест и достал из буфета пыльную бутыль вина, два кубка и тарелку позеленевшего сыра. Выпили.
— Что будет дальше? — спросил задумчиво лекарь, глядя на солнечный луч сквозь багряное вино.
— Женюсь.
— А Янтарь?
— Я чувствую себя перед ним страшно виноватым, но и от Эрили отступиться не могу.
Больше они об этом не говорили. Встали на якорь в уединенной бухте. Высадились, свели по сходням лошадей. Вступили на Северный тракт и неспешно поехали на полудень.