След вильнул змеей вместе с дорогой, уперся в перелаз. Тяжелая воротина была снята с петель и прислонена к срубу из потемневших бревен. А дорога, растоптанная, ставшая шире, упиралась в косые ворота под соломенной крышей: конюшня, каретный сарай, а может, то и другое разом. Тем более, что и колеса лежали под навесом, и кузов без колес упирался в бревна приподнятыми оглоблями. Конские следы уводили за ворота, путаясь с другими, а назад среди прочих: то от босых ног, то от обутых в поршни или сапоги с каблуками, — вели два особенных и нужных. У одного мягкие охотничьи сапоги без каблука, у второй — тут ножка поменьше — сапожки с узким девичьим каблучком и загнутыми носами: оставляющими характерный отпечаток. Парный след огибал конюшню по дуге и исчезал в траве у завалинки: все те же одуванчики, спорыш, низенькие — по колено — тонкие березки. Вдоль глухой стены — к почерневшему, покосившемуся крыльцу придорожной корчмы.
Колдовской взгляд Дыма отмечал следы и приметы так обстоятельно, что казалось, они никогда не доберутся до сути. Алена пыхтела и морщила плоский нос, Батрисс теребила широкие холщовые штаны. А Эриль вонзила ногти в рукава. Но ни одна из женщин не сходила с места, чтобы видение не развеялось.
В главной зале корчмы они задержались мельком. Увидеть полынь, рассыпанную по утоптанному земляному полу, ставни, закрывающие нижние две трети окон, густые рябины солнца, проникающего поверх ставен, на столах и стойке, мокрой от пивной пены. А еще пару плащей на оленьих рогах, приделанных к бревенчатой стене: коричневый длинный и короткий синий с обильными галуном и вышивкой. Служанка с веником косилась на него, щупала украдкой, пока не видел хозяин.
Темным коридором на зады дома, в отдельную комору, густо затененную по окну пополам грушей-дичкой и лещиной, отчего свет в комнате отливает зеленью. Тени в печурках торчащей из стены печи. Под кроватью и за сундуком. А на кровати небрежно растянулся Янтарь. Руки под головой, правая нога согнута в колене. А рядом, словно не замечая брезгливого выражения его лица, лозой вьется мона Ветла. Голосов не слышно, но движения говорят сами за себя. Вот она потянулась за кубком, занавесившись густыми распущенными волосами, показывая приподнятую лифом грудь. Вот скользнула ладонью мужчине под рубаху, похаживая коготками, прогнувшись, как течная кошка. Второй рукой запуталась в пепельных волосах оборотня, притягивая его лицо к себе. И Янтарь вгрызся в и без того искусанные губы моны Ветлы.
Эриль застонала. Янтарь, отбросив Ветлу, резко сел на постели. И видение растаяло, показав напоследок испуганные зеленоватые выпуклые глаза бургомистровой дочки. Вуивр ударила кулаком в стену. Среди сажи на костяшках проступила кровь.
— Никого не хочу видеть! Никого…
Алена раскинула руки, выталкивая из комнаты пиратку и мага, и сама беззвучно отступила.
— Пошли. Не станем ей мешать. Пусть после Лель разбирается.
— Там окно открыто, — буркнул Дым.
— Ну, ты дурак, — зашипела на него Батрисс. — Нашел что показывать!..
— Я не знал…
— А голова тебе на что? — стиснув кулаки, поступила она к магу. — Или на плечах пустой горшок?
— Я тут останусь, — громыхнула Алена. — А вы идите проветритесь. И чтобы в любой момент были готовы и к бою, и к дороге. Ясно вам?
— Раскомандовалась! — рявкнули спорщики хором и переглянулись.
— Ладно, я на кухню, — маг потер небритую щеку. — Может, они свинью там какую резали. Поправлю ману.
Они ушли вместе с сержантом Саем. Стражник и Алена остались. Конопатая краем глаза следила за дверью. Эриль, свесив руки и опустив голову, сидела на сундуке. Волосы прикрыли ей лицо, сделав его выражение неразличимым. А потом она просто исчезла из виду.
Глава 16
Эриль шагнула из окна. Это был не совсем полет. Но ей не надо было карабкаться, ломая ногти, упираясь пальцами рук и ног в трещины в камне, не надо было спускаться по веревке или лестнице: веревочной либо приставной. Вуивр просто шагала по ступенькам из сгустившегося воздуха до самого подножия башни, пока не оказалась на земле. Но и там не остановилась, а бежала сквозь застывший мир, чтобы выбегать свою боль, оскорбление, ревность. Собственно, она сама была во всем виновата. Все сломалось, когда пьяный Янтарь стал топтать кораблики — ее веру. И все равно все еще испытывала к нему благодарность за прошлое и нежность. Сколько раз он спасал ее, прикрывал ей спину, жалел, утешал, защищал. Надо было поговорить с ним, просто поговорить, а не увязать в сложностях. Не позволять Лелю переступать однажды обозначенную границу. Вот только не она одна тут решает. И от судьбы не убежать. Та идет бродячей кошкой по следу, когда все остальные стоят. Запястья режет, но эта боль ничто в сравнении с той, в которой плавится душа. Молния разящая…