Я осторожно вошла в эту грязную каморку, верхняя часть стен которой была покрыта черной плесенью. Стараясь не кривиться от отвращения, я присела на корточки, чтобы рассмотреть шкатулку. Застежки из кожи и металла указывали на то, что ей как минимум сотня лет. Не слишком громоздкая, максимум килограмма два, она все же была достаточно велика, чтобы хранить в ней… что? А вот это хороший вопрос! Игрушки? Детскую одежку? Письма? Ясно одно: судя по глухому звуку, исходящему изнутри, если хорошенько встряхнуть, шкатулка была не пустой.
– Не то чтобы я вас прогонял, но нам пора бы вернуться к работе, – сообщил мне прораб.
– Да, конечно. Я заберу шкатулку, если позволите. Она меня заинтриговала.
На самом деле я была потрясена. С детства я обожала рыться в ящиках шкафов и комодов. Я люблю старые бумаги, черно-белую жизнь, навсегда застывшую на фотографиях, люблю этот запах тайны. Наверняка в этой шкатулке нет ничего интересного, но она достаточно раздразнила мое любопытство, чтобы мне захотелось в этом удостовериться.
Мой собеседник расхохотался.
– Она же ваша, зачем вам мое позволение! В любом случае, удачи вам, милая дама, потому что в последний раз, когда мы нашли коробку при ремонте, там оказались драгоценности, и наследники сцепились из-за них, как последние старьевщики.
Рассеянно поблагодарив его, я распрощалась и вернулась к машине. По дороге я напряженно размышляла: знал ли дедушка о существовании этой комнатушки на чердаке? Если да, то почему он мне никогда не говорил о ней? И рабочим тоже? Он же должен был сообразить, что им придется туда заглянуть. Разве что он и сам был не в курсе… Эти вопросы крутились у меня в голове до самого дома. Мама сидела в саду, за столиком в тени вишневого дерева, листая какой-то журнал. Услышав мои шаги, она сначала с опаской подняла голову, но, поняв, что это я, расслабилась.
– Все в порядке у дедушки дома?
– С проблемой улажено. Зато у меня есть сюрприз, – кивнула я на шкатулку.
– Что это? – заинтригованно спросила она.
– Тебе этот предмет ни о чем не говорит?
Она отрицательно покачала головой.
– Где ты это нашла?
– Представляешь, на чердаке обнаружилась скрытая дверь, а за ней – еще одна комнатка. Там и стояла эта шкатулка.
– Что? – изумилась мать. – Потайная комната в доме? Ерунда какая-то!
Присев на один из кованых стульев, я рассказала, как мы с рабочими обнаружили эту загадочную комнату.
– Вероятно, когда-то это помещение было чем-то типа мансарды, но зачем его скрывать?
Мама смотрела на меня в замешательстве.
– Странно, я никогда ни о чем подобном не слышала… А эту шкатулку ты открывала? Что в ней?
– Еще нет, – ответила я, осторожно ставя ее на стол.
Мама провела пальцами по кожаному ремешку.
– Замка нет, – заметила она.
– Тем более стоит заглянуть внутрь. Мне не терпится узнать, что за сокровища там хранятся.
Наверное, всякие безделушки… Я расстегнула застежки, которые поддались без малейших усилий.
– Господи! – вскрикнула я, отпрянув.
Передо мной лежала черная фуражка с кожаным козырьком, украшенная орлом и черепом со скрещенными костями, – типичный головной убор офицера СС во время войны.
– Ужас какой, – пробормотала мама, прижав ладонь к губам. – Как эта жуть могла здесь оказаться?
Остальное содержимое шкатулки вызывало не меньшее замешательство. Под фуражкой я обнаружила конверт с черно-белыми фотографиями, на которых часто встречалось лукавое личико юной девушки. На одном из снимков она сидела рядом с высоким брюнетом, положив голову ему на плечо, на другом – стояла с группой молодых людей в лесу. Их одежда – берет, рубашка и брюки, подпоясанные широким ремнем, – походила на ту, что носили макизары.
– Ты знаешь эту девушку, мама?
– Нет, впервые ее вижу.
Кто эти незнакомцы? Я зачарованно их разглядывала. На последней фотографии была запечатлена другая женщина, со светлыми волосами, в элегантном вечернем платье по моде тридцатых годов. Она позировала в компании мужчины в военной форме и улыбалась в объектив, словно что-то обещая. На обратной стороне все еще читалась надпись, заставившая меня вздрогнуть: «Meine wunderschöne Marie».
– «Моей великолепной Мари», – перевела я.
Мама побледнела. И не без причины: Мари звали ее бабушку, мать Лулу.
– Черт… Думаешь, у нее была связь с нацистским офицером?
– Кто его знает. Во время войны всякое случалось…
От этой мысли у меня по спине пробежал холодок, и я постаралась отогнать ее подальше. Однако фуражка и фото наводили на крайне неприятные предположения.