А потом наши милые хозяева — сибиряки — (настоящие, а не ссыльные!) Пётр Петрович и Александра Васильевна Щегловы сдали нам за символическую плату полуподвальный этаж своего добротного каменного дома, и за все годы, что мы прожили у них, ни разу не повысили квартирной платы, хотя ссыльные в Енисейск прибывали и прибывали, всё больше с каждым годом. Цены на квартиры страшно выросли, и работу найти было всё трудней и трудней. Наши же хозяева отказывались повысить квартирную плату, даже когда я сама им это предлагала. И к маме моей относились удивительно сердечно как к родной, и очень помогали нам по хозяйству. Скоро мы с ними очень подружились. Дружба эта длилась до самой смерти стариков, а дальше перешла на детей и их внучку.
Как я знаю, в конце 50-х старики продали дом в Енисейске и уехали в Ялту, где обосновалась их старшая дочь Вероника служившая в армии и прошедшая всю войну до Берлина.
К тому времени когда приехали старики она уже была неплохо устроена, будучи главным бухгалтером какого-то важного санатория. Постепенно вокруг неё в Ялте осела почти вся семья.
Дочь Вероники Элла — внучка наших милых хозяев впоследствии стала известной Ялтинской художницей.
Теперь старики-хозяева давно умерли, а с их детьми — тогда молодыми, а теперь уже тоже весьма престарелыми, я переписываюсь до сих пор. А мой старший сын Станислав — капитан Черноморского Пароходства плававший в те годы на Крымско-Кавказской линии (за отсутствием загранвизы!), часто бывая в Ялте часто навещал их семью и дружит с ними до сих пор.
Но возвращаюсь к Енисейску.
Больница в Енисейске помещалась в большом добротном здании о двух этажах. До революции здание принадлежало богатым сибирским промышленникам, построено было «на века», с метровыми стенами против лютых сибирских морозов, с тройными оконными рамами. Позже к дому были пристроены еще два корпуса — туберкулезный и инфекционный.
Больница была большая, районная. Она не была оборудована по последнему слову техники, — зато была хорошо укомплектована крупными специалистами — врачами и опытным средним медперсоналом. В основном, это были ссыльные, за исключением двух-трех вольнонаемных женщин врачей, которые приехали к своим ссыльным мужьям. Ссылка была бессрочной, и никто вернуться домой не надеялся.
В больнице не было главврача. Из Красноярска всё обещали прислать вольнонаемного главного врача, а пока что его обязанности временно исполнял (ВРИО) — пожилой ссыльный доктор Бендик, — опытный врач и блестящий хирург.
Оперироваться к нему приезжало начальство из Краевого отдела здравоохранения и работники Красноярского НКВД.
Доктор Бендик отчаянно уставал и постоянно не высыпался. Кроме «плановых» операционных дней, редкий день или — ночь обходились без срочной операции. Хирургическое отделение в нашей больнице было одно на весь огромный таёжный район.
Прикорнувши на пару часов в дежурке, одетый, небритый, с мешками под глазами, утром доктор Бендик неукоснительно проводил «пятиминутку», выслушивал отчет дежурного врача, шел на консультацию в любое отделение, вникал в любой вопрос — будь то чисто врачебный или хозяйственный, — и отправляясь наконец домой, приказывал его немедленно будить, «если что». Мы старались его щадить, но «если что» случались слишком часто, и телефонный звонок поднимал доктора Бендика с постели, едва он успевал погрузиться в сладкий блаженный сон.
Но, наконец, главврач, назначенный Красноярским Отделом Здравоохранения, прибыл! Наше удивление было велико: — Это была молоденькая — ну, ей Богу, даже не девушка — просто девчурка, отнюдь не спортивного типа, — скорей похожая на японскую статуэтку. Выдающиеся скулы, чуть с раскосинкой глаза, аккуратно нарисованный ротик и великолепные жемчужные зубки — не хватало только кимоно с красивым бантом сзади и вычурной прически с бамбуковыми шпильками.
Впрочем, была и прическа. Клавдия Васильевна, — так звали нового главврача, не стриглась, хотя в те годы вся молодежь ходила уже стриженой. Прическа её была гладкой, с волосами низко спущенными на уши, и с тяжелым узлом на затылке. Это ей тоже очень шло.
Мы думали, что она имеет каких-то монгольских предков, но вскоре выяснилось, что родители ее — коренные сибиряки, — колхозники Красноярского края, и ничего экзотического в её истории нет. Кончив школу, она поступила в зубоврачебный техникум, но, едва начав работать зубным врачом, в выбранной профессии разочаровалась. Так как всегда она отличалась примерным поведением, училась неплохо, была активной комсомолкой и имела истинно пролетарское происхождение, она легко получила направление на переподготовку, закончив которую получила специальность врача — терапевта. И тут — к ужасу своему! — была назначена главным врачом в Енисейскую районную больницу.