Всё это взято мною с древнеегипетских фресок. Получается красиво, — настоящий Древний Египет! Думаю такой ванной комнаты нет больше нигде во всем мире!»
Собирается расписать и кухню. Но одновременно уже начато несколько работ над «галереей деятелей Древнего Египта» и над серией египетских пейзажей, не говоря о том, что массу времени занимает довольно скучная и кропотливая работа над реставрацией картин, привезенных из Хуста, сильно поврежденных копотью и дымом…
Работоспособность этого человека — просто феноменальна!
Соликамск, на который в первый свой приезд, в 1981-м году, Михаил Михайлович не успел обратить особого внимания, так как был занят в музее экспозицией «Эхнатонианы», тоже радует неожиданностями. Оказывается, гористые улицы со ступенями, а то и целыми лестницами, напоминают любимый Севастополь. Масса деревьев, зелени и цветов — «так что порой кажется, что ты в Крыму!» Прекрасны и старинные церкви, хотя и не работающие, но внешне реставрируемые понемногу; на куполах сияют золотом кресты… И климат, не только что не плох, а вроде бы получше хустского. Пышная весна сменяется солнечным летом и М. М. пишет, что он впервые чувствует себя так хорошо; обходится без обычных простуд. И на рынке — представьте себе! — есть и овощи, и фрукты, даже… бананы, которых изумленный М. М. накупает — аж 5 килограммов! (вероятно забыв, что они быстро портятся).
Контакты с музеем, несмотря на «враждебную» директрису, тоже, вроде бы, налаживаются. «Эхнатониана», вытащенная из запасника, куда было её запрятала «вредная директриса» снова экспонируется в залах музея и по прежнему пользуется успехом; приезжают её увидеть даже экскурсии из других городов.
Хотя формально Михаил Михайлович с музеем никак не связан, (он не работник музея, и никакой «зарплаты» не получает), его постоянно приглашают встретить экскурсию, что М. М. делает весьма охотно. Рассказывает не только об экспонатах и о себе, но и читает лекции об истории древнего Египта. Вскоре и его квартира становится посещаема, как «филиал музея». Михаил Михайлович «гостей» принимает приветливо, всё показывает, отвечает на все вопросы, и гости уходят его восторженными почитателями! И с многими завязывается переписка. Но противоречива натура М. М.
Эйфория, охватившая его в первое время по приезде в Соликамск продержалась не слишком долго. Постепенно и неуклонно она угасает. Перестает радовать «великолепная» квартира. Кухня так и остается нерасписанной. Новые друзья кажутся «недостаточно искренними…» Письма от старых друзей приходят редко, а из Хуста и вовсе никто не пишет…
Возрастающая популярность и внимание к его творчеству не радует, или верней, он вовсе её не замечает. И сам Соликамск теперь уже представляется чуть ли не ссылкой, куда забросила его злая судьба «…заснеженный глухой городишко, где-то на севере страны, где он чувствует себя одиноким и никому не нужным!».. (подобно тому, как это было и в Пиндушах и в Хусте). И по-прежнему «единственной радостью остаются воспоминания о далёком детстве и юности в Севастополе, и… грёзы об обожаемой Прародине».
…Месяцы складываются в годы. Течение времени неотвратимо, и неуклонно подтачивает старческий организм. Болезни одолевают. Учащаются сердечные спазмы; постоянные простуды («вот и тут, как и в Хусте!») сопровождаются кашлем, насморком и головными болями. Самое страшное — ухудшается зрение в единственном зрячем глазу. Не раз уже приходилось ложиться в больницу, или вызывать скорую…
И, — НЕСМОТРЯ на всё, ВОПРЕКИ всему! — его творческая энергия, не только не падает, но всё возрастает! Жажда творить не покидает, а боязнь «не успеть» подхлестывает уходящие силы.
Вот что пишет М. М. в письмах, в середине 1980-х годов:
«…Портретная галерея близится к завершению; серия египетских пейзажей — закончена. Начаты копии с так называемых, фаюмских портретов, найденных на мумиях… Как видите, Евгения Николаевна, все эти новые работы представляют собой единое целое, и я не могу оставить их незаконченными…»
Из другого письма:
«…Вы удивляетесь моей энергии, дорогая Е. Н.? Увы, нет уже у меня никакой энергии. Я с трудом встаю с постели, изможденный полуслепой старик. Но я должен встать, и должен заставить себя взяться за кисти…»