И вот однажды Раису Осиповну вызвали на свидание.
Она вернулась в камеру вся посветлевшая, разрумянившаяся, словно помолодела на десять лет.
— Дэ-дэ!.. Мой маленький Дэ-дэ!.. Он всё сделал!
Андрей (Дэ-дэ) был у Пешковой сам, лично.
— Успокойте свою мать, — сказала она ему, — она поедет со спецконвоем за счёт красного креста.
Андрей только что передал это Раисе Осиповне.
— Ах, если бы вы только могли его видеть! Какой мальчик! Какой мальчик!
…В эту же ночь Раису Осиповну взяли на этап вместе с другими… Решили, должно быть, что «спецконвой» — слишком большая роскошь для старой революционерки, и неуместный либерализм.
…Когда я спустя пятнадцать лет попала в Енисейск, то как не искала, никаких следов ссыльной Губергриц я не нашла…
…Два раза за время сидения в Бутырках у меня тоже были свидания. Странные были эти свидания…
Почему то их устраивали «массовыми»… Для удобства конвоиров, что ли? Чтобы скорей отделаться от толпы с нетерпением ожидающих этого, может быть последнего свидания? Или просто для того, чтобы мы просто ничего не смогли сказать родным?
Огромная зала была разделена не решёткой даже, а скорей сеткой, такой, как на вольерах в зоопарках.
Сетка была протянута вдоль всей залы в два ряда.
Между рядами, было расстояние метра в два — два с половиной. За сетками стояли люди, С одной стороны — заключённые, с другой — родственники. Между, по «свободной зоне» прогуливались охранники.
Зала была очень большая, но и людей была масса. Всё равно, все не помещались у сеток, и первое, что оглушало — это была брань… Каждый старался оттолкнуть другого, пробраться к самой сетке, каждый искал своих родных и перебегал с места на место. Все спешили — ведь на свидание отпускалось всего лишь несколько минут, Шум, гвалт, вопли стояли невообразимые.
Наконец я вижу ее, вижу эту маленькую сгорбленную фигурку в темном пальто и чёрной шапочке, натянутой до самых бровей… Испуганное растерянное лицо.
— Мама, мама, — кричу я изо всех сил, стараясь перекричать моих соседей справа и слева — да, мама же!.. Я здесь!.. Мама!
Наконец, она меня тоже замечает. Протискивается к сетке и… начинает плакать. Она что-то говорит, но я ее не слышу, ни одного слова...
— Мамочка, не плачь, — кричу я. Всё еще разберется, всё будет хорошо!.. Как ребята?
Опять мама что-то говорит, и опять я не слышу ни одного слова. И тут раздаются свистки: свидание окончено.
— Камера. 78-я, — кричит конвоир, — по четыре разберись!
И тогда, в каком-то секундном затишье, до меня доносится отчаянный голос мамы:
— Ведь это же всё Юра!.. Ефимов Юра!.. Это он!..
— Господи! Мама с ума сошла!.. Только этого еще не доставало!..
Я хочу броситься к решётке, крикнуть ей, что это не так, что она ошибается, что этого не может быть, что… Но конвоир сердито кричит:
— Не задерживаться! Марш вперёд! И глядя на меня в упор: — А ну, подтянись к своей четвёрке!..
И грозится, что в следующий раз вся наша камера останется без свиданий. Соседи меня подталкивают и тащат…
Но и в «следующий раз» свидание состоялось — это было уже последнее свидание, перед отправкой на этап уже после получения долгожданного ответа на кассацию.
Ответ был предельно короток и ясен. В нём было сказано что Военная Коллегия Верховного суда рассмотрела мою кассационную жалобу и определила, что решение Военного Трибунала Московской области правильно, что преступление мое квалифицировано правильно, и срок наказания установлен в соответствии с тяжестью преступления.
Мое дело было закончено и пересмотру не подлежало.
На это последнее свидание пришли все, — мама, муж и ребята. К счастью, народу было меньше и такого адского шума не было. К счастью ли?.
Старший сын, шестилетний Славик, как-то жалобно улыбаясь одним уголком губ, спросил:
— Мамочка, за что они тебя взяли?
— Это недоразумение, милый мой! Я скоро вернусь… Когда ты подрастешь, я все тебе расскажу…
Младший, сидя на руках у отца, чтобы хоть что-то видеть за головами стоящих впереди, с веселым любопытством смотрел широко открытыми темными глазами.
— Посмотри, Женя как он читает, — сказала мама и сунула ему какую-то книжку.
— «Илья Ейенбуйг Не переводя дыхания», — одним духом быстро прочёл малыш. Он совершенно не выговаривал буквы «р»…
Я писала маме, чтобы она не приводила ребят в тюрьму, но видно, она не могла удержаться. Ведь может быть, они больше НИКОГДА меня не увидят… И хотя я писала, чтобы мама их не брала, но в душе надеялась, что она всё равно не послушается. Поэтому, когда я уходила из камеры, я захватила две шоколадки — на всякий случай. И теперь я попросила одного из стражей передать их моим детям.