Человек вдалеке повторил его движение.
Бинокль оттягивал шею. Он вновь поднес его к глазам. Что-то не то.
— Ян!
— Вижу, — сказал он сквозь зубы.
Сам он махал правой рукой. Человек — левой. Как в зеркале. Правая поднесена к губам. Рупором.
— Стреляй! — взвизгнула Фей. Плечо его она не выпустила.
Он процедил:
— Уйди, дура.
Поднял карабин. Оптический прицел давно сбит. Сделал поправку. Выстрелил.
Человек за холмом подпрыгнул, словно вдруг оказался босыми пятками на пламени. Даже, кажется, на миг завис в воздухе. Потом понял — его поддерживает нечто, ударившее в землю из разверстой груди. Упругий зеленый стебель. Стрелка.
— Мандрагор! — пробормотал он, скрипя песком на зубах. — Вот сволочь! Когда только он успел?
— Может, он откуда-то еще? Куда ты, Ян? Пускай осядут.
Стрелка рассыпалась прахом — на такыр медленно опадало зеленоватое облачко спор.
Он еще подождал, потом осторожно приблизился. То, что лежало на растрескавшейся бурой земле, уже ничем не напоминало человека. Огромный корень лежит, весь в волосках. И отростки — руки, ноги… Голова… Что-то в этом роде.
Как это у них получается? Он же видел одежду, головную косынку видел.
Запах? Запах…
— Пойдем, Ян, — Фей отбросила с лица пыльную прядку, робко посмотрела на него.
— Первое время, говорят, они были еще уродливей, — он пнул ногой пустую, сразу как-то высохшую оболочку, — совсем были на людей не похожи. Три ноги бывало, все такое…
Наверняка запах. Люди подпускали их к себе как раз, чтобы дать возможность спорам… укорениться.
— Но они обычно… никогда не подманивали путников. Только тех, кто на месте.
— Это да. Нас для них слишком мало. Они нас не чувствуют.
— Как же этот нас нашел, Ян?
Он молчал, чувствуя, как его заливает волна озноба. Похолодало, что ли?
— Пойдем, Ян. Пойдем скорее… Я хочу домой.
— Да, да — поспешно согласился он.
Он еще раз пнул ногой лежащего мандрагора. Тот не пошевелился. Будто так и надо.
Отстегнул от пояса флягу, протянул ей.
— На. Глотни.
Песок из бурого сделался багряным. А с неба действительно потянуло холодом.
Она задыхалась, хватая остывающий воздух ртом.
Он ей хотел сказать, чтоб она прекратила паниковать — приманит ведь мандрагора. Но не сказал — хуже будет.
… Уже когда они подошли к глинобитной ограде своего хутора, он знал… Уж очень было тихо. И калитка открыта.
Он отодвинул Фей плечом, но она все равно билась у него за спиной, о его спину, слепо и больно хватаясь руками.
Калитка открыта…
Он обернулся к ней.
— Это потому, что ты не давала ему отделиться, старая дура, — горько выкрикнул он, — если бы он отделился!
Она прижалась к нему, дрожа всем телом.
— Но, Ян… — пробормотала она, — мы же… нас же…все равно… не было… Их же осталось так мало… так мало…
Она сползла на песок и застыла, изредка вздрагивая. Он осторожно глянул за калитку. Под отсветом багровой, распухшей, огромной луны было видно, как шевелится за оградой плотная зеленая масса.
Скоро она пустит цветочные побеги, подумал он. И отрастит мандрагоров…
Он провел рукой по лицу.
— Командир, — пробормотал он.
Острая боль резанула грудь и так же быстро ушла. Я опять ничего не чувствую, подумал он, так же нельзя. Наверное, позже. Потом…
У него за спиной тоненько скулила Фей.
Темная, почти черная в свете луны, опара зашевелилась.
— Смотри, смотри!
— Там кто-то есть!
— Мандрагор!
— Нет! — вытолкнула она вместе с горячим воздухом. — Это он! Наш мальчик!
Мандрагор, думал он, надо же, как они теперь быстро…
Он подхватил карабин. Человеческая фигура поднималась из зеленого савана.
— Наш мальчик!
— Не думай! — крикнул он не оборачиваясь. — Не смотри!
— Но это же наш мальчик! Наш сыночек!
— Мандрагор!
Темная фигура пошевелилась. Зеленые плети, обвивавшие ее руки, задрожав, опали.
— Мама!
Боже мой, он говорит! Мандрагоры не говорят! Вроде…
Фей приникла к нему, слепо шарила по его плечам, груди.
— Он зовет меня! Зовет меня!
Потом она оттолкнула его и бросилась вперед, к калитке. Он успел ухватить ее подмышки и оттого никак не мог перехватить карабин.
— Мама!
Она обернулась, тянулась к его лицу скрюченными пальцами, пыталась достать глаза.
— Мама!
Там никого не может быть. Он это точно знал. Никого. Они стали пищей для вьюнка, перегноем, порождающим мандрагоры.
Но ведь мандрагоры никогда не разговаривали!