На длинной прямой улице мистер Хаммонд заметно приободрился, но когда Зигфрид вжал педаль газа в пол и с громом понесся вперед, вспугивая птиц с деревьев, я вновь узрел воротничок во всей его красе.
В конце улицы, поворачивая машину, Зигфрид почти остановил ее.
— Попробуем испытать тормоза, мистер Хаммонд, — объявил он весело и бросил машину вперед, явно намереваясь произвести проверку тормозов по всем правилам. Рык древнего мотора перешел в вой, поворот на нашу улицу приближался с ужасающей быстротой, и воротничок весь вылез наружу, а за ним и верхняя часть рубашки.
Зигфрид нажал на тормоза, машину резко занесло вправо, и, когда мы по-крабьи боком влетели на Тренгейт, макушка мистера Хаммонда уперлась в крышу, а мне выпал редкий случай полюбоваться практически всей его рубашкой. Когда же мы остановились, он медленно сполз на сиденье, и пиджак занял положенное ему место. Но мистер Хаммонд ни разу не нарушил молчания и, если не считать его движений по вертикали, не проявил никаких признаков волнения.
Мы вылезли, и мой партнер потер подбородок с некоторым сомнением.
— При торможении она немножко тянет вправо, мистер Хаммонд. Надо бы отрегулировать тормоза. А может быть, у вас найдется еще какая-нибудь машина?
Владелец мастерской ответил не сразу. Очки его перекосились на носу, щеки побелели, как бумага.
— Д-да… да, — ответил он дрожащим голосом. — У меня есть еще одна недурная машинка. Думаю, она вам подойдет.
— Великолепно! — Зигфрид потер руки. — Вы не подъехали бы после обеда? Мы тут же ее и опробуем.
Глаза мистера Хаммонда стали заметно шире, и он несколько раз сглотнул.
— Хорошо… хорошо, мистер Фарнон. Но после обеда у меня дела, так я пришлю кого-нибудь из механиков.
Мы попрощались с ним и вошли в дом. Мой партнер обнял меня за плечи.
— Ну что же, Джеймс, еще один шаг на пути повышения эффективности. Да и вообще… — Он улыбнулся и насвистел какой-то мотивчик. — Я получаю большое удовольствие от подобных интерлюдий.
У меня вдруг стало удивительно легко на душе. Пусть и то, и другое, и третье изменилось до неузнаваемости. Холмы остались прежними. И Зигфрид тоже.
4
— В Россию? — Я с завистью уставился на Джона Крукса.
Первые послевоенные годы мы с Зигфридом работали вдвоем — и пишу я в этой книге именно о них. Джон Крукс стал нашим помощником в 1951 году, а три года спустя открыл собственную практику в Беверли. На прощание он сделал нам очень лестный комплимент — "набрал" в бутылку воздух Скелдейл-Хауса, обещая откупорить ее в своей новой приемной, чтобы там была частица нашей атмосферы. Когда-нибудь я напишу и о том времени, но пока мне хочется перескочить в 1961 год и на протяжении всей книги вставлять отрывки из дневника, который я вел, когда плавал в Россию.
Устроил все Джон. Хотя он больше у нас не работал, но часто приезжал в гости и рассказывал о всяких приключениях, случавшихся с ним, когда он сопровождал партии скота, экспортировавшиеся из Гулля. Так он побывал во многих странах, но мое воображение воспламенилось при слове "Россия".
— Наверное, было очень интересно? — вздохнул я.
Джон улыбнулся.
— Очень и очень! Я побывал там уже не один раз и видел подлинную Россию, какая она есть. Это ведь не туристическая экскурсия для осмотра достопримечательностей. Видишь страну глазами моряка, встречаешься с простыми русскими — с теми, кто торгует, кто работает.
— Замечательно!
— И тебе за это еще и платят, — добавил Джон. — Чего уж лучше!
— Счастливчик! — Я снова вздохнул. — И часто бывают такие поездки?
— Достаточно. — Он посмотрел на меня повнимательнее и, наверное, уловил зависть в моих глазах. — А почему бы и вам не съездить?
— Вы серьезно?
— Конечно. Скажите слово — и следующая поездка ваша.
Я хлопнул кулаком по ладони.
— Договорились, Джон. Нет, я вам от души благодарен. Сельская практика — чудесная вещь, но иногда все-таки возникает ощущение, что ты тащишься по накатанной колее. Сплавать в Россию! Именно это мне и требуется.
— Вот и хорошо. — Джон встал. — Подробности я вам сообщу позже, но, скорее всего, вы отправитесь со стадом элитных овец, купленных на племя. Страховая компания безусловно потребует, чтобы их сопровождал ветеринар.
Начались недели радостного предвкушения. Однако мой энтузиазм разделяли далеко не все.
Один пастух, прищурившись, изрек:
— Я бы туда ни ногой, хоть ты меня озолоти! Словечко не так скажешь, и угодишь в тартарары до скончания века.