Он перестал жевать, и я старался уловить, как подействовали мои слова на маленького человечка, которому позже предстояло вырасти в ветеринарного врача, до которого я во всех отношениях не мог и рукой дотянуться. Как тридцать пять лет спустя выразился мой однокашник по ветеринарному колледжу, суховатый шотландец, предпочитавший говорить без обиняков: «Просто черт знает насколько он лучше своего папаши!»
Хлеб с джемом шлепнулся на тарелку.
— Другого мальчика? — переспросил Джимми.
— Вот именно. Шалунов я с собой брать не могу. И мне придется поискать кого-нибудь другого.
Джимми погрузился в раздумье, потом пожал плечами, видимо решив отнестись к моим словам философски, и снова взял надкусанный ломоть. Но внезапно невозмутимость его покинула, он поперхнулся и поглядел на меня круглыми от испуга глазами.
— И ты… — произнес он дрожащим голоском, — ты отдашь ему мои сапоги?
Глава шестая
— Ох, черт! Так это же доктор Фу-Манчу[3] собственной персоной.
Масленая лепешка выпала из пальцев фермера на тарелку, и он с ужасом уставился в окно кухни, где мы расположились перекусить.
Я проследил направление его взгляда и обжегся чаем.
За стеклом маячила грузная фигура в восточном халате. С изрытого оспой лица на нас зловеще смотрели раскосые глаза-щелочки, левую щеку от уха до подбородка пересекал уродливый шрам, но особенно жутким был единственный черный сальный ус, свисавший с верхней губы почти до ключицы. Экзотически пестрый халат ниспадал с его плеч свободными складками, а скрещенные на животе руки были глубоко засунуты в рукава.
Супруга фермера взвизгнула и отпрянула от стола. А я смотрел, не в силах шевельнуться, и не верил собственным глазам. Откуда взялось это леденящее кровь видение на фоне сараев и лугов йоркширской фермы?
Вопли фермерши становились все пронзительней, переходя в истерический хохот, но внезапно она умолкла и медленно направилась к окну. Страшное лицо расплылось в дружеской ухмылке, «Фу-Манчу» выпростал руку из рукава и растопырил пальцы.
— Так это же Игорь! — ахнула фермерша и грозно повернулась к мужу. — И в моем праздничном халате! Это ты его подучил, черт паршивый!
Фермер захлебывался смехом, обмякнув в кресле, — его шуточка удалась как нельзя лучше.
Игорь был одним из военнопленных, недавно водворившихся на ферме. В конце войны их сотнями отправляли трудиться на земле, что устраивало всех: фермеры получали вдоволь рабочей силы, а пленные только радовались возможности дожидаться репатриации, проводя много времени на свежем воздухе и питаясь — если учесть жесткое рационирование и карточки — прямо-таки по-царски. И даже я получил некоторую передышку от вечной необходимости одному справляться с задачей, требовавшей нескольких рук. Помощников у меня теперь появилось хоть отбавляй: они всегда были рады поразмяться, возясь с коровой или лошадью. Все-таки развлечение.
Естественно, подавляющую часть военнопленных составляли немцы, но на фермах работали еще итальянцы и, как ни странно, русские. Я даже растерялся, когда на станции вдруг увидел, что из вагонов выходят сотни, как мне показалось, китайцев в немецких шинелях. Потом я узнал, что это были татары, завербованные немцами и попавшие в английский плен. Игорь был одним из них.
Я знаю немало фермерских семей в наших краях, которые и по сей день ездят погостить у немцев и итальянцев, которых пригрели в ту пору.
Меня все еще душил смех, а фермерша все еще разделывала мужа под орех, когда я сел в машину и справился со списком вызовов.
«Престон, Скарт-Лодж, — значилось там. — Хромая корова». Езды было минут двадцать, и я, как обычно, перебирал в уме всякие возможности. Нагноение? А может быть, придется пустить в ход копытный нож. Или просто растяжение… Ну, увидим!
Хэл Престон как раз гнал с луга мою пациентку, и диагноз я поставил прямо в машине. Никакой радости он у меня не вызвал.
Корова еле брела: правая задняя словно укоротившаяся нога только чуть касалась земли, свисая почти под животом. А огромная шишка в области таза, несомненно, была выпирающей из-под кожи головкой бедра. Вертикальное смещение. Типичное — дальше некуда.
— Утром это с ней приключилось, — сказал фермер. — Вечером все вроде в порядке было. Ума не приложу…
— Все понятно, мистер Престон, — перебил я. — Вывих бедра.
— А это серьезно?
— Да. И очень. Видите ли, чтобы водворить головку кости назад во впадину, требуется огромное усилие. Даже с собакой бывает много возни, а уж с рогатым скотом положение иногда оказывается совсем безвыходным.
3